– Но почему вы решили, что я гожусь на роль гувернантки?

– Вы играете на скрипке, значит, вероятно, у вас были учителя музыки. Вы умеете читать ноты. Вы сказали мне, что видели, как я дирижировал на концерте в Зальцбурге. Хотя вы и работали уборщицей, а теперь продаёте апельсины на улице, я сомневаюсь, что ваше материальное положение всегда было таким тяжёлым, как сейчас. Судя по тому, как вы двигаетесь, ходите, говорите, могу предположить: вы женщина дворянских кровей. Из Корнуолла. Я понял это по вашему говору. Думаю, у вас тоже в детстве имелась гувернантка.

Все его предположения попали в цель. То, что мужчина, особенно этот, дал такую точную оценку её личности, привело Грейс в замешательство.

– Я и не знала, что меня так легко разгадать.

– Не легко. Просто я из тех, кто многое подмечает.

– В женщинах. Да, я в курсе. – Всё же Грейс заинтересовала ситуация с его дочерью, поэтому она спросила: – Разве нанимать гувернантку положено не матери ребёнка?

Выражение его лица не изменилось.

– Мать Изабель умерла.

– Вы, несомненно, можете найти профессиональную гувернантку через знакомых или агентство. Зачем предлагать эту должность мне?

– Потому что я так хочу.

– Осмелюсь заметить, что для вас это всегда веская причина.

Мур улыбнулся. И эта порочная улыбка говорила исключительно о непристойных намерениях.

Грейс повидала мир, побывала замужем за страстным, искушённым мужчиной. Она знала всё, что касалось акта физической любви между мужчиной и женщиной, но по какой-то необъяснимой причине улыбка Дилана Мура заставила её покраснеть.

"Боже мой, – с тревогой подумала она, – я не краснела с тех пор, как была совсем юной".

– Гувернантка, как же, – пробормотала Грейс.

Мур вытянулся во всю длину на кровати и подпёр рукой щёку. С растрёпанными, рассыпавшимися по плечам волосами, едва проступающей щетиной, загадочными тёмными глазами, обрамлёнными роскошными чёрными ресницами и этой улыбкой, он выглядел во всех отношениях дьявольским кутилой из бульварных газет. И он это знал. У него напрочь отсутствовало чувство стыда.

– Грейс, – тихо произнёс он, словно пробуя имя на вкус. Будто лаская. Её щёки вспыхнули ещё сильнее, а скованность в теле сменилась другим ощущением. Так же неожиданно, как и прошлой ночью, внутри разгорелся пожар.

– Я порядочная женщина, – опрометчиво выпалила она.

Мур и глазом не моргнул.

– Я не утверждал обратного.

Грейс скрестила руки на груди и сделала глубокий, успокаивающий вдох, желая откусить себе язык за то, что сказала то, чего не следовало.

– Если я соглашусь стать гувернанткой вашей дочери, какое вы предложите мне жалование?

К её великому облегчению, улыбка исчезла с его губ. Мур сел прямо на кровати.

– Прежде чем мы это обсудим, я должен предупредить, что имеется подвох. В дополнение к вашим обязанностям гувернантки у меня будут и другие требования.

В ответ она цинично скривила губы.

– Ну-ну.

– Я принимаю вас на работу исключительно на своих условиях. Это означает, что я могу уволить вас, когда захочу, но вы не сможете уволиться по собственному желанию.

Грейс сощурила глаза.

– Это не приём на работу, а заточение в рабство.

Она следила за Муром, пока тот оглядывал её маленькую комнатку на чердаке. Он был дьявольски наблюдателен. Грейс знала, что от его внимания не ускользнёт, насколько убого она живёт. Мур заметил два поношенных платья, висящих на крючках на стене – два единственных её платья, не считая уродливого в зелёную клетку, которое было сейчас на ней. Он увидел скромные остатки угля в ведре рядом с камином. Подметил дешёвый матрас и потрёпанное одеяло и не забыл, что она не в состоянии заплатить аренду.

Мур указывал на очевидное, не произнося ни слова, но, несмотря на его предложение, Грейс отказывалась зависеть от его прихоти, если на кону стояло её выживание.

– Я соглашусь на такие условия, только если будет обозначен срок.

– Ладно. – Он посмотрел на неё и через мгновение сказал: – Один год. После истечения этого срока я полностью выплачу вам жалование, на которое мы договоримся. До тех пор вы не получите ни пенни. Я не допущу, чтобы вы подкопили денег и через пару месяцев меня покинули.

– Почему? Неужели... в наши дни так сложно найти гувернантку?

– Скажем так, когда я за что-то плачу, то хочу, чтобы всё было по-моему.

Грейс не хотела ходить вокруг да около. Если он делал ей пристойное предложение, она его примет. Если нет, напишет брату.

– И за что, по-вашему, вы платите?

– За услуги гувернантки. – Когда она не ответила, он продолжил: – Поскольку вы настроены говорить откровенно, я признаюсь, что пришёл сюда с другим намерением, но вас точно не устроит предложение стать моей любовницей. – Его улыбка стала обаятельной, он явно хотел задобрить Грейс. – Я честно предупреждаю вас, что попытаюсь изменить ваше мнение на сей счёт, а пока предлагаю вам место гувернантки моей дочери.

– Понятно. По крайней мере, вы честны со мной. Если попытаетесь, как вы выразились, изменить моё мнение на сей счёт, а я всё равно откажусь, что тогда?

– Тогда вы откажетесь. – Его тёмные глаза слегка сузились. – Я не стану вас ни к чему принуждать, если вы об этом беспокоитесь.

"Прошлой ночью ему не пришлось меня принуждать", – с досадой подумала она.

– Почему я? – спросила Грейс. – Такой мужчина, как вы, без труда отыщет себе любовницу.

– Вы необычная женщина. Я уже говорил прошлой ночью, что слышу музыку, когда вы рядом.

– Ну, сказали и сказали, – усмехнулась она. – Вы же не имели этого в виду на самом деле.

– Как раз имел. Когда вы рядом, я слышу музыку. Вы меня вдохновляете.

Господи. Она закрыла глаза и мысленно перенеслась на склон холма в Корнуолле, где рядом с ней находился совсем другой мужчина, но который хотел от неё того же самого. Глаза мужчины были голубыми, а не чёрными, и они смотрели на неё поверх холста, а внизу под утёсом плескалось море.

Этьен называл Грейс "моя муза". Этьен Шеваль, величайший художник своего времени, считал обычную английскую девушку из ничем не примечательной сельской семьи источником вдохновения и гениальности, а когда всё изменилось, обвинил в неудачах и разбил сердце.

– Не нужно делать такой вид, будто я веду вас на казнь, – сказал