Рандеву наши проходили довольно поздно — ждали, когда дети уснут. Однажды я звоню от Сэнди домой, говорю маме, что снова буду поздно.

— Стэн, — сказала мама. — Скажи честно: что происходит?

— Мам, у нее тут куча всяких проблем.

Моя мама знала, что эта пара разошлась, и, кажется, подозревала о нашей связи, но на самом деле правду знать не хотела.

Как только я понял, что как юноша очень привлекаю взрослых женщин, моя ситуация изменилась радикально. Единственное, что отец мне говорил про секс, это то, что если от меня кто-нибудь забеременеет, то я буду сам по себе. Мне вдалбливали, что секс — это нечто нечистое и вообще извращенское. Но, братцы, как же я его хотел! А когда получил — братцы, мне так понравилось. И теперь, когда я занимался сексом с такими женщинами, мне не надо было касаться всякого личного, внутреннего, от чего никуда не деться, когда «разводишь» на секс ровесницу. С таким я не справлялся. Не вариант. Интим в моем тогдашнем представлении — некий захват, вторжение за психологическую крепостную стену, которую я выстроил вокруг себя. Я не хотел, чтобы ко мне лезли в душу. Я не хотел близости ни с кем. Но с взрослыми женщинами, как я быстро понял, ты просто наслаждаешься самим актом и сразу уходишь.

Сделал дело — слезай с тела.

Их это устраивало точно так же, как и меня. Так распахнулись шлюзы.

А вскоре другая женщина из нашего района увидела на улице меня с гитарой, и спросила, не знаю ли я кого-нибудь, кто дал бы ее сыну уроки гитары. Кстати, она была разведенной. Ну, говорю, я могу научить его. И вот свой тридцать девятый день рождения она провела в постели со мной. Мне было семнадцать.

Мои инстинкты и гормоны стали постоянно приводить меня в подобные ситуации. Отныне я имел доступ к чему-то волшебному, но без того, чтобы снимать свою защиту и ввязываться в какие-то многозначительные отношения или настоящий интим любого вида. Мне вообще не приходилось беспокоиться о том, что кто-то хочет от меня какой-то большей эмоциональной вовлеченности.

Я не видел никаких правил. Никогда не думал, насколько этично такое мое поведение. Если со мной хочет спать чья-то жена — эй, это ж здорово, потому что она сама этого хочет. Тот факт, что часто есть кто-то третий, для меня не значил ничего. Это их дело, сейчас или позже. Если женщина предлагает себя — мне этого достаточно.

Муж из той супружеской пары, которая владела магазином Middle Earth, запал на одну девушку, которая часто захаживала в магазин. Однажды на вечеринке в квартире этой самой пары муж начал подкатывать к этой девушке. Мне кажется, пара эта и так уже шла к открытым отношениям, но именно этой ночью жена явно расстроилась, что ее муж уединился с другой. Так что я оказался в другой спальне с его женой и немецкой овчаркой, которая заинтересовалась мною, как и жена.

Эй, а ведь это все взрослые.

Девушку заводить я не хотел. Отношений я не хотел, они пугали. При том что то, чего я страстно желал, я получал безо всяких эмоций и привязанности. А если кому-то подобные ситуации кажутся пугающими — в конце концов, был же реальный шанс, что чей-то муж захочет мне отрезать яйца, как тот тип моему отцу, или даже убить меня, — то мне это вообще казалось идеальным.

Я никому не доверял. По-прежнему существовал в моем маленьком закрытом мирке. Но теперь одной из движущих сил для меня стал секс. Не важно, с кем и где. Помню, без приглашения пришел на вечеринку в соседний дом. Просто взял и вошел. А там в одной спальне устроили гардероб — гости свои пальто побросали на кровать. Ну и я вскоре туда затащил какую-то бабу, и там ее тырил на этих по́льтах. Люди заходили куртку забрать — и офигевали, что мы там чикаемся. Но мне плевать было. Границы приемлемого для меня попросту не существовали. Там, где недавно я был наедине только с моей музыкой, поселился еще и секс. Секс! Во мне просто зверь проснулся.

В другой раз у нас дома осталась ночевать подруга сестры. Я залез в ее койку. Она меня оттуда вытолкнула. На следующий день сестра донесла об этом мамочке. Мне это показалось забавным. То, что родителей взбесило такое мое поведение, — приятный бонус. Мне это стало нравиться еще больше.

Музыку я тоже теперь видел по-другому. В августе 1969 года я пошел на Led Zeppelin в Corona Park в районе Куинс, и на этом концерте, где было меньше двух тысяч человек, сексуальность того, что делают цеппелины, ощущалась просто физически. Сам концерт проходил в павильоне «Штат Нью-Йорк», выстроенном в 1964 году к Всемирной выставке. Это такое странное сооружение — наполовину открытое, на полу мозаичное изображение карты штата, крыша — из разноцветного плексигласа, рядом — летающая тарелка на колоннах. Звучание гитары Джимми Пейджа поразило меня так же сильно, как в детстве Бетховен. Пейдж показался не просто отличным гитаристом, но — визионером, который сочинял и составлял разные фрагменты в звуковое совершенство. Led Zeppelin взяли уже известную музыкальную форму — рок на блюзовой основе — и превратили ее в нечто новое, совершенно свое.

Роберт Плант пел как сирена — я и не подозревал, что так вообще возможно! Я уже слушал живьем Терри Рейда и Стива Марриотта — в определенном плане предшественников Планта — но Плант точно был лучше, мощней, притягательней, совершенней. Он просто создал стиль, которого ранее не существовало. И при всех его исключительных вокальных данных он не был просто певцом. Роберт Плант был воплощением рок-божества. Никто так не выглядел. Он был таким создающимся архетипом. Помню, потом я пошел на The Who, и увидел, что фронтмен Роджер Долтри сменил свою пышную прическу — отрастил кудрявые локоны. Ага, подумал я, хочешь на Планта быть похожим. Все хотели внешне походить на Планта и петь как Плант.

На той летней сцене все происходившее изумляло. Тот концерт — мое переживание, самое близкое к религиозному.

На концерт мы пошли с Дэвидом Аном, с которым мы продолжали общаться время от времени, и по окончании я его просто попросил: «Давай не будем говорить об этом. Не будем о концерте — ведь что бы мы ни сказали, это просто все обесценит».

Я никогда, вообще никогда в жизни не увижу и не услышу подобного совершенства.

Я понимал, что для меня музыка — все еще спасение и главное решение проблемы глубокой внутренней неуверенности. Я хотел реального подтверждения, которое я чувствовал, играя перед публикой. Хотя Post War Baby Boom не зарабатывали ни пенса, мы давали концерты в местах вроде Beehive; а мне самому нравилось петь свои песни под гитару менеджерам паблишинговых компаний. Так что я снова начал поигрывать с Мэттом Раэлом, младшим братом Джона из Post War Baby Boom. Несколько лет назад мы с Мэттом очень много играли вместе, и теперь снова врубили наши черные фендеровские комбики, и принялись экспериментировать. Иногда к нам присоединялся барабанщик Нил Тиман. Часто мы выворачивали все ручки усилителей до конца — тембры, громкость — и создавали тройную стену шума.

Нам удалось сделать себе несколько концертов в одном хипповском месте в Бруклине под названием «Bank». В самом здании располагался «штаб» некой коммуны, члены которой там же и жили — на нескольких этажах заброшенного банковского здания. На одном этаже пол усыпали сеном — там дети катались на осликах. Мы играли на другом этаже, наваливая стену шума — гитары наши скрежетали жутко. Мэтт даже не стоял лицом к аудитории на большинстве концертов.