Следующее поколение

Все это приводит нас к детям Сильвии, близнецам Заку и Мишель. Сейчас им около тридцати, и они само воплощение миллениалов. Культурный ландшафт, в котором они обитают, определяют ценности, заложенные их родителями, – индивидуализм, самореализация, эгалитаризм – с новым акцентом на аутентичность и прозрачность. Важную роль в их жизни, в том числе сексуальной, играют технологии. Их либидо находит выход в приложениях вроде Tinder, Grindr, Hinge, Snapchat и Instagram.

Ни Зак, ни Мишель пока еще не вступили в брак – как и их друзья, они посвятили свою юность образованию, путешествиям, работе и играм. Они выросли в открытой сексуальной среде, которая не была знакома ни одному из предыдущих поколений. У них было больше возможностей, но и больше неопределенности; меньше границ, но меньше и принципов. Молодому гомосексуалисту Заку не пришлось узнать, каково это – тайком посещать подпольный гей-клуб, где все мужчины женаты на женщинах. Ему даже не пришлось совершать каминг-аут, потому что он никогда не скрывал своей сексуальности. Из кино он знает об опасностях СПИДа, но в кармане у него лежит профилактическая таблетка, которая обезопасит его. Когда однополые семьи стали последней ступенью эволюции института брака, он опустился на одно колено и сделал предложение своему парню Тео на глазах у всех сотрудников юридической фирмы, в которой они работают. Теперь они надеются однажды создать собственную семью.

Мишель занимается предпринимательством и руководит небольшой компанией в сфере виртуальной реальности. Она не сидит дома и не ждет, пока зазвонит телефон. Когда ей хочется найти компанию, она просто открывает нужное приложение. Она мечтает выйти замуж, но не торопится под венец. Она даже заморозила свои яйцеклетки, чтобы не переживать о биологических часах, а денег на ее счету достаточно, чтобы никогда не зависеть от мужа. «Даже если я завтра встречу прекрасного парня, с детьми я предпочту повременить еще лет пять, – объясняет она. – Я хочу пожить с человеком и насладиться отношениями, прежде чем мы станем родителями». Она называет этот период совместной жизни «бета-тестом» отношений. «К тому же, – добавляет Мишель, – если я так никого и не встречу, чтобы стать матерью, парень не нужен». Секс, брак и дети раньше шли в одном пакете. Но не теперь. Поколение беби-бума отделило секс от брака и продолжения рода; их дети отделяют продолжение рода от секса.

Взгляды Мишель типичны для ее поколения. «В культурном отношении молодежь стала считать брак «облицовочным», а не «краеугольным» камнем, – замечают исследователи проекта Knot Yet. – Иначе говоря, теперь брак воспринимается как нечто, к чему приходят, после того как все остальное в жизни уже расставлено по местам, а не как первый шаг к взрослой жизни и рождению детей».

Мишель собирается выйти замуж, только когда почувствует себя созревшей в эмоциональном отношении, профессионально состоявшейся, финансово независимой и готовой оставить в прошлом все прелести свободной жизни. В этот момент она начнет искать партнера, который будет дополнять ее и уважать ее сформировавшуюся личность. Для ее бабушки Марии брак, напротив, был только первым шагом к самореализации, краеугольным камнем, с которого они с мужем вместе начинали формирование своей идентичности, постепенно вступая во взрослую жизнь.

Спасет ли Мишель заранее рассчитанная отсрочка или же ей, как и Марии, тоже придется столкнуться с изменой? Или же эта отсрочка сделает ее уязвимее? В своей статье в журнале The Atlantic Хьюго Швайцер замечает, что в парадигме «краеугольного камня» брак сопряжен со сложностями, в то время как парадигма «облицовочного камня» не предполагает никаких трудностей. Ожидается, что пары, рано вступающие в брак, непременно сталкиваются с проблемами, решая которые, становятся сильнее. В связи с этим модель краеугольного камня «прощает неверность, признавая ее почти абсолютную неизбежность». Однако, как он указывает, «модель облицовочного камня гораздо реже прощает сексуальные измены, поскольку предполагается, что люди, которые наконец решили заключить брак, достаточно зрелые, чтобы контролировать свои желания и быть предельно честными… Тем не менее свидетельства показывают, что приверженцы второй парадигмы демонстрируют немалую наивность, полагая, что богатая коллекция добрачных впечатлений послужит им защитой от неверности».

Крах великой цели любви

Сегодня Марии под восемьдесят, она вдова. Через месяц она посетит свадьбу внука и, возможно, вспомнит свою. Брак, в который вступают Зак и Тео, коренным образом отличается от союза, который более полувека назад в торжественной обстановке заключили они с Кеннетом.

Не отставая от современной жизни, брак вывернулся наизнанку и теперь предлагает непревзойденные равенство, свободу и гибкость. И все же кое-что остается почти неизменным – и это неверность.

Чем более сексуально активным становится общество, тем непримиримее его отношение к изменам. Именно потому, что мы теперь вправе сколько угодно заниматься сексом до свадьбы, исключительность отношений в браке трактуется по-новому. Сегодня большинство из нас приходят к алтарю после долгих лет сексуального бродяжничества. К тому моменту, когда мы решаем вступить в брак, у нас уже имеется немалый опыт интрижек, свиданий, сожительства и расставаний. Когда-то люди женились и только потом впервые занимались сексом. Теперь женятся и перестают заниматься сексом с другими.

Осознанный выбор, который мы совершаем, чтобы ограничить свою сексуальную свободу, демонстрирует серьезность наших намерений. (Само собой, эволюция этого самого гибкого общественного института не стоит на месте, поэтому уже есть люди, которые включают в свой брак нескольких партнеров.) Верность теперь избирательна, она стала свидетельством главенства отношений и преданности партнеру. Отворачиваясь от другой любви, мы подчеркиваем важность нашего «спутника жизни». «Я нашел свою единственную. Можно прекращать поиски». Предполагается, что наше желание по отношению к другим чудесным образом испарится, побежденное силой этой единственной симпатии. В мире, где так просто почувствовать себя незначительным – отвергнутым, ненужным, одним кликом удаленным из друзей, – стало как никогда важно ощущать себя избранным. Моногамия – священная корова романтического идеала, поскольку она подчеркивает нашу уникальность. Неверность говорит: «Вообще-то в тебе нет ничего особенного». Она вдребезги разбивает великую цель любви.

В превосходной книге «После измены» Джанис Абрамс Спринг красноречиво описывает эти экзистенциальные муки: «Заблуждение… считать, что вы с партнером созданы друг для друга, что никто не в состоянии сделать вас счастливее, что ваш основополагающий, теснейший союз никому не под силу разрушить. Измена приводит к крушению двух невинных иллюзий – что ваш брак исключителен и что вы уникальны и высоко ценимы».

Когда брак был практическим союзом, неверность угрожала нашему экономическому благополучию; сегодня же брак – романтический союз, а неверность угрожает нашему эмоциональному благополучию.

Наше общество индивидуалистов рождает необъяснимый парадокс: чем сильнее становится потребность в верности, тем сильнее и тяга к неверности. Никогда прежде мы так сильно не зависели от партнеров в эмоциональном отношении, а потому измены никогда не были столь сокрушительны. Но в культуре, позволяющей индивидуальную самореализацию и вечно дразнящей нас обещанием стать счастливее, нам не терпится изменять. Пожалуй, нам никогда еще не приходилось изменять так часто. Возможно, потому мы и порицаем неверность, как никогда.