в режиме 24/7. Прямо прорва какая-то. Не напасешься.

– Уничтожает носителей вируса. Пусть.

– У него от обжорства клешни огрубели. Ощетинился, как порося!

– Он всего лишь взрослеет.

– И рисует не так, как всегда.

– Ты чего до него докопался? Вполне адекватная живопись. Быть может, мазки стали шире, зато экспрессивнее.

– Малюет тяп-ляп за тяп-ляпом.

– Не придирайся. Он в творческом поиске.

– Твой Караваджо зажрался.

– Сытый художник – успешный художник.

Муж предъявил ей альбом.

– Если ты скажешь, что это красиво…

– Как по мне, симпатично.

– Красиво – вот это!

– Красиво здесь все.

– Пачкотня!

– Реализм.

– Не надоело стебаться?

– Я совершенно серьезно.

– Он же рисует уродство!

– Уродство.

– И это красиво?

– Правдиво. Он воплощает недостижимость.

– Недостижимость чего?

– Красоты, устремлений, любви. Наш питомец взрослеет.

– Он гонит фуфло.

– Или пытается выразить исчезновение подлинного.

– А раньше он что выражал?

– Его лебединую песню.

* * *

Мужчину цветок не простил.

– Он меня цапнул! До крови, стервец, прокусил.

Показал ей: ладонь под фалангой с обеих сторон усыпана алыми точками. Будто игольчатый валик прошелся.

Поковырявшись пинцетом, жена обработала рану и наложила повязку.

– Мундик и сам пострадал: пара щетинок застряла под кожей. Пойду на него посмотрю.

– Кто питается смертью, сам да в смерть обратится! Так змеенышу и передай.

– Может, и ты тогда умер?

Ехидство его уязвило.

– Ладно тебе, не грузись, – обернулась жена. – Подохнем мы вместе.

И он вдруг подумал: не врет.

Он даже не может представить себе, до чего я не вру, подумала женщина и склонилась к цветку с толстой лупой.

* * *

Когда вирус добрался до них, они вызвали «Скорую». Та добиралась до них восемь дней – почти столько же, сколько сам вирус.

Когда вирус настиг их, мужчина подумал: третьего времени нет. А те два, что есть, склеены в петельку Мебиуса: геометрический трюк, при котором стороны скрученной ленты сочленяются сгибом в одну. Всего-то и нужно – перевернуть край какой-либо грани и прислонить ко второму. Так же и здесь. По-другому никак не понять, как зараза проникла к ним в дом: медицинские маски, дистанция и обмывание рук спиртраствором – рекомендации соблюдались неукоснительно. Рядом никто не чихал и не кашлял. Мухи? Едва ли. Для мух у них были пинцет и перчатки. А вот для времени – нет.

Когда просочился в квартиру губительный вирус, супруга сказала:

– Мне трудно дышать. Это он.

– Нам давно уже трудно дышать, – успокоил мужчина. – Ты хоть помнишь, когда мы дышали не трудно?

– Как знаешь, – сказала она. – Хрен редьки не слаще.

В дождь дышать было легче. Восемь дней кряду, пока они ждали врача, в Москве шли дожди.

Когда к ним приехала «Скорая», было уже слишком поздно. Пряча глаза за окошком защитного шлема, терапевт в герметичном скафандре предложил обоих доставить в больницу.

Они уклонились.

– Можем сделать укол.

– Не хотите цветок? – спросила жена. – Экземпляр замечательный. Три в одном: мухоловка, красавец, художник.

Врач и медбрат отказались.

– Старайтесь лежать вниз лицом. Так дышать будет проще.

Жена пошутила:

– Вниз лицом – это даже привычней.

– Вызывайте опять, если что.

Муж хохотнул и закашлялся.

– А вот смеяться я вам не советую! – буркнул доктор, оставив коробочку ампул.

Когда вирус почти их убил, супруга сказала:

– Придется звонить толстяку. Телефончик остался?

– Сейчас поищу.

Пират на звонок не ответил.

А может, мужчине оно примерещилось – и звонок, и внезапная просьба жены, и свое наваждение цветком.

Чем дальше, тем чаще теряли сознание. Главное – восемь секунд, думал муж, когда еще думал, что думает. Но додумать про восемь секунд он ни разу не смог.

Было нечем дышать, но они все дышали. И до последнего дня опекали питомца: пульверизатор, пинцет, цокотухи… (Можно уже без перчаток.) Было только неясно, совершалось ли это в воображении иль наяву.

Когда вирусом были покрошены в месиво легкие, женщина пробормотала:

– Вот и закончилась наша с тобой невозможка.

Муж потянулся, чтоб взять ее за руку, и, взлетая над миром, тащил и тащил, сколько мог, за собой. А потом захлебнулся простором и умер.

Перед смертью жена содрогнулась, открыла глаза, но ничего не увидела: ни цветка, ни лежавшего навзничь холодного мужа, ни оконного света, ни мысли и ни просветления.

Их избавление было той точкой, в которой история и время сошлись.

Когда вирус убил злополучных хозяев, Невозможка враспах отворилась узорами глянцевых бабочек, ни одна из которых не ведала в жизни ни истинных крыльев, ни райской тревоги полета.

Пловдив, 21 июня 2020

II

Пять коротких рассказов про очень короткую жизнь

Остров воздуха

Вообразите апрель, который лишь пахнет сиренью, но весны с собой не принес. Вообразите полет, который забыл нацепить свои крылья и, взлетев, превратился в падение. Вообразите падение, в котором остался еще хоть какой-то полет – и тогда вы увидите время, в котором сегодня живете: без весны, без надежды, без крыльев. И даже без слез.

Георг Нейм. Руководство по суициду для избранных

Во сне он летал и, летая, вдруг понял, что все не во сне было лишь подготовкой к полету.

– Не передумала? – спросил он жену, поняв по лопаткам, что тоже проснулась. Лежала на левом боку и тихонько вязала пальцами время: стежок за стежком рисовала тенью крючки на стене и сочиняла из них зверушек и рожицы. Те и другие были похожи на серые фрески исчезновения.

– Наоборот. – Она обернулась, подставила губы. Они пахли ночью и легкой, ленивой слезой. – Еще больше надумала. Ближе к трем опять повторилось. Ты не заметил?

– Я спал как убитый.

Соврал: к трем часам ночи его трясло так, что едва не скатился с кровати. Только к утру он заснул и летал, оторвавшись от тряской земли. Вот почему он летал – чтоб оторваться от этой земли, которая с каждым настигнувшим днем дрожала под ними все больше, все глубже, утробней, отзываясь под ребрами нудным печеночным гулом. Затем дрожь исчезала – столь же нечаянно, как нападала – и заставляла в себя не поверить.

Чтобы не верить в нее, им приходилось смеяться.

В дверь заскреблись.

– Жалко его. Как-то стыдно сегодня… Впусти.

Пес вскочил на кровать и взялся лизать ей затылок. Жена отбивалась, пряча в подушку лицо, и смеялась – ненасытно, взахлеб. Мужчина тянул пса за лапы и рычал ему в ухо.

– Уймитесь, – взмолилась она. – Или я задохнусь.

Солнце уткнулось макушкой в оконную раму и подлило утра через подслеповатые стекла. Утро было сиреневым, свежим – апрель. Обессилев от шумной возни и