как шевелят ручкой двери другие поставщики и комиссионеры, вероятно, все того же однородного живого товара.

На другой день вам на свежую память - полнейший простор для размышлений на вчерашние вечерние темы, напомнить о которых не замедлят тотчас же, как только вы спустили ноги с постели и не надели еще сапог:

- Постричь, побрить не угодно ли?

Вот у него через плечо и кожаная сумка с орудиями и принадлежностями ремесла.

- Мыло с духами заграничное.

Опять: «булки», затем «баранки», галстуки, перчатки: все, надо заметить, разыгрывается как бы по нотам, то есть в порядке и строгой постепенности ваших утренних занятий и надобностей: будете, вставши, умываться, чай пить, собираться с визитами или просто осматривать город. Можете в дороге растеряться, забыть чем-нибудь запастись из необходимого и т. п.

Вот, не угодно ли: все это вам принесли и охотно предлагают.

И в самом деле - будет, пора оставить докучную квартиру, которая успела достаточно очевидными доказательствами убедить вас в том, какая там, за стенами этого дома, живет непокрытая бедность, крупная нужда, которая вынуждена так громко и настойчиво кричать за себя. До того нужда эта крупная, что один случайный проезжий способен стать соблазном и приманкой для двух десятков бедняков, и около этого временного заезжего группируется целый базар. Если не покупаете, дайте хоть так заработать какую-нибудь копейку. Этим только вы спасаете себя от дальнейших навязчивых предложений и даете некоторое утешение истинно неимущему, оборванному и общипанному.

Посмотрите, как суетливы улицы, как кишат по ним мужчины-евреи, бегая так скоро, что положительно сверкают пятки, машутся фалды долгополых сюртуков и светятся на солнышке их камышовые, наведенные лаком палки в руках.

Женщины сидят на лавках и зазывными криками мучат неотвязчивее и неистовее, чем знаменитая ножевая линия московского гостиного двора. В одной такой еврейской лавке действительно понадобилось мне что-то купить и полученную сдачу вздумалось отдать вертевшемуся тут кудрявому красивому ребенку; надо было видеть радость матери, восторг вспыхнувшего краской ребенка! Мать о такой щедрости поспешила даже выхвастаться соседке, которая в свою очередь позавидовала девочке: «Вот-де сегодня и ты нажила!» И долго все провожали меня глазами и гладили счастливую малютку по кудрявой красивой головке.

Прохожу мимо дома с открытым окном, и лишь только я поравнялся с ним - у окна стоит уже еврей, который тотчас же поспешил снять с головы ермолку и тотчас же заговорил:

- Не надо ли вам злотых? (Деньги менять.)

- Не надо.

- Не сшить ли вам что? Починка какая не требуется ли?

Все это он проговорил так быстро, что я не успел еще медленными шагами пройти мимо его утлой, полуразвалившейся хаты.

Но успел я полюбоваться и пожалел, что не владею кистью, - перед мною стоял характерный тип бедняка-еврея: на ногах клетчатые, полинялые и заношенные штаны, оканчивающиеся бахромой выше сапог, сверху такая же рваная жилетка. Из-под ермолки торчат запрещенные и преследуемые пейсы и клином выветрившаяся бороденка, на ногах тоже запрещенные башмаки.

Глава II

Вот какими невеселыми впечатлениями встречает нас город, вчера издали показавшийся нам очень красивым, а теперь вблизи - очень бедный, хотя, по-видимому, порядочно обстроенный.

Город беднеет в особенности в еврейском населении; многие отсюда успели уже выбраться в Россию от недостатка средств к жизни, в Крым, на Волгу, да и не пересчитаешь, кто куда выбрался. Мстиславль, как и все прочие белорусские города, бедняк безвыходный, особенно с тех пор, как ослабела некогда шумная и веселая ближняя ему ярмарка в Хославичах и сам он дотла (в 1858 году) погорел. После пожара он стал гораздо хуже и очень туго исправляется: остовы каменных домов так и стоят неисправленными, а на крыше сгоревшего и полуразрушенного костела успел даже вырасти кустарник.

Впрочем, все эти внутренние недостатки не умаляют достоинства и красоты наружных видов, открывающихся глазам с городских гор, и особенно с той, которая называется Замковой. Вид отсюда - на широкую долину, образованную рекой Вехрой, текущей в Сож. Леса порядочно-таки опустошены, и горизонт очень расширен, но сильная растительность взяла свое и пустила новые березовые рощи. Таких видно с горы очень много; таковые же завязались везде там, где обсохли болота и красиво зеленеют во всех тех местах, где устроились закутанные в зелень панские фольварки.

Около одного фольварка сохранился дубовый лесок, а липовые рощи всегда указывают на те места и земли, которые принадлежали ксендзам. Таких очень много.

Лента Вехры прихотливо извивается по долине и оживляет всю эту красивую окрестность в такой степени, что можно несколько раз сряду на эту Замковую гору возвращаться и любоваться вновь с обеих точек зрения: и как на прелестную местность, одну из наилучших во всей губернии, и как на замечательную твердыню, способную постоять за себя при древних способах осады и обороны. Она, впрочем, несколько раз и отстаивалась от московских войск, когда западная Русь отошла к Литве. Выведены мстиславские укрепления все в северо-восточную сторону - стало быть, прямо против Москвы. На крепость твердыни положились жители и в то время, когда царь Алексей принял под свою защиту угнетенную Малороссию, послал на Литву войска, успел отнять Смоленск, Витебск, Полоцк, Быхов и Шклов. Мстиславцы, не принимая этого в расчет, на крутых горах своих вздумали упорно сопротивляться. Они раздражали воеводу русского, князя Трубецкого, а когда изнемогли в силах и покорились, были все изрублены с таким ожесточением, что это событие осталось в памяти народа под названием Трубецкой сечи (резни), а за мстиславцами современными осталось прозвище недосеков (потомков недобитых) вот уже на третью сотню лет после исторического события.

Следом за историческим преданием и не сходя с Замковой горы - вблизи и воочию живой исторический памятник: величественный каменный древний католический костел. Выбрал он для себя самое лучшее, красивое место, несомненно, в то время, когда католичество здесь начало хозяйничать с решительностью и ставило в самых отдаленных православных странах (на окраинах их) передовые свои посты в противоборство и противодействие. На севере Могилевской губернии, в местечке Обольцах, поставлен Ягеллом первый по времени в белорусском крае римско-католический костел еще в 1387 году, а вот второй, мстиславский, - на окраине литовских земель.

Громкий гул органа этого второго костела сильно и торжественно разносится на весь околоток. По четыре раза в день, неустанно и ежедневно, совершаются здесь церковные службы, и одна продолжается ровно два часа (с 8 до 10). В церкви на стене - изображения (al fresco) событий, прославивших костел.

На одном совершается приступ к