Никогда столь величественное зрелище не поражало Венецию, уже обильную славой всех видов. Крильона обожали в этом городе. Как исчислить на этих холодных страницах, сколько он получил цветов — а цветы редки в Венеции, — сколько великолепных подарков?!

Прошло двадцать лет после этого торжества, и под лаврами ста более поздних побед герой чувствовал еще с наслаждением запах цветов, расцветших под свежим поцелуем Адриатики.

В один вечер он возвращался с ужина в Арсенале после великолепных регат, данных дожем Генриху Третьему. Регата — национальный праздник в Венеции. Эта регата своим великолепием загладила все другие. Итак, в один вечер, после ужина, Крильон возвращался в одиночестве в свой палаццо, видев, как построили, оснастили и спустили на воду в два часа маленькую галеру, пока он ужинал с королем.

Растянувшись на подушках, убаюкиваемый мягким движением гондолы, Крильон любовался при свете фонаря, прикрепленного к корме, отливами своего богатого белого атласного полукафтана, вышитого золотом, и совершенством своих мускулистых ног в шелковой обуви с перламутровыми отблесками. Он был красив, чудно красив, этот дворянин, прославившийся подвигами, которые прежде сделали бы из простого рыцаря короля. Он имел молодость, здоровье, богатство, славу, ему недоставало только любви.

В ту минуту, когда он проезжал под Риальто, выстроенным тогда из дерева, его гондола столкнулась с другой — большой величины, откуда вдруг раздались звуки нежной музыки. Крильон облокотился на окно своей гондолы и стал прислушиваться. Ничто не могло быть тоньше этих тихих звуков. Музыканты как будто пели только для невидимых духов ночи. Флейты, скрипки вздыхали так тихо, что около гондол слышался плеск воды от весел.

Повсюду на пути этой гондолы открывались окна, и в лазурной темноте виднелись белые фигуры, с любопытством перегибавшиеся через перила балконов. Крильон не знал упоений этой волшебницы, которая называлась Венецией, он не знал, что она пользуется ночью, чтобы разливать на иностранцев непреодолимое обольщение всех своих очарований, и что все средства хороши для этой очаровательницы, чтобы прельстить того, кого она любит. Она говорит в одно и то же время чувствам, уму и сердцу.

Повинуясь, как во сне, побежденный слухом и глазами, Крильон не примечал, что он проехал палаццо Фоскари, где он жил вместе с королем, и что его гондола все следовала по Большому каналу за таинственной гармонией, звуки которой трепетали любовью.

Уже проехали морскую таможню, и уже виднелись серебристые воды верхней лагуны.

Музыка не замолкала. Крильон все слушал. Тогда маленькая гондола молча проехала поперек дороги той гондолы, на которой ехал Крильон. Один гондольер, одетый как слуга и в маске, управлял ею без усилий. Этот человек несколько времени ехал рядом с гондолой Крильона, как бы для того, чтобы дать своему господину возможность узнать Крильона. Потом по знаку, вероятно, сделанному ему, он сказал несколько слов гондольерам Крильона, и те тотчас остановились.

Крильон ничего этого не видал. Он хотел спросить гондольеров, зачем они остановились, когда новая тяжесть заставила гондолу наклониться налево, и тень стала между кавалером и розовым фонарем.

Прежде чем Крильон увидал или понял что-нибудь, женщина вошла под балдахин и села с правой стороны на подушки, не произнося ни слова.

Гондола тотчас отправилась в путь, и Крильон видел, что возле них едет безмолвный гондольер незнакомки.

Перед двумя гондолами все ехала гондола с музыкантами. Крильон приблизился с чисто французской любезностью, готовясь сказать комплимент красоте, грации, вежливости незнакомки. Но она была замаскирована и закутана в шелковую мантилью, всю обшитую толстыми кружевами. Ни один луч взгляда, даже дыхание не говорило Крильону, что он не находится в обществе призрака.

Когда он раскрыл рот, чтоб спросить, незнакомка медленно подняла руку в перчатке и поднесла указательный палец к губам, чтобы Крильон молчал. Он повиновался. Тогда она опустила руку и опять сделалась неподвижна. Но на набережной Джудекки при свете большого фонаря, бросившего свой беглый луч в гондолу, Крильон увидал сквозь отверстия маски две огненные блестки. Незнакомка смотрела на него. Она смотрела на него всей душой. Она смотрела на него пристально, как те любопытные звезды, которые, спрятавшись под черными тучами, беспрерывно смотрят с небес.

Между тем гондолы медленно шли рядом с рассчитанной скоростью, симфония музыкантов, нежная и ласкающая слух, перебегала по воде с одного берега на другой. Никогда более ясная ночь не парила над Венецией! Волны поднимались без гнева и сладострастно волновали гибкую и пахучую траву, покрывавшую дно лагуны. Все эти мириады алмазов, которыми усыпан небесный свод, были видны, точно сквозь прозрачный газ, через бледные облака. В подобную ночь сердце самого строгого затворника растаяло бы от любви.

Крильон осмелился посмотреть на незнакомку, и она не потупила глаз, он протянул руку, чтобы взять ту руку, которая за минуту перед тем велела ему молчать. Но эта рука вырвалась холодным и гордым движением. Потом, когда он передал свое удивление вежливым восклицанием, незнакомка принялась смотреть на небо и на воду не столько для того, чтобы любоваться ими, сколько для того, чтобы скрыть от кавалера свое смятение и волнение груди, поднимавшейся под шелком и кружевами.

Крильон воспользовался этим прекрасным случаем, чтобы рассмотреть свою спутницу. Она была высокого роста и держала голову с достоинством, свойственным венецианкам, которые, кажется, рождены для того, чтобы везде называться королевами. Эта была бы королевой даже в самой Венеции. Под сеткой, вышитой золотом, бахрома которой падала ей на плечи, кавалер видел огромные косы ее волос, ровная благородная линия обрисовывала ее спину и корсаж, между тем как атласные складки ее платья длинными изгибами ложились на ее стан, достойный древней Клеопатры.

Но молода ли, хороша ли была эта женщина? Отчего ей пришла эта странная мысль — сесть, не говоря ни слова, в гондолу? Зачем такая сдержанность вместе с такой уступчивостью?

В это время гондола сделала большой объезд по лагунам и въехала опять в Большой Канал.

В этот продолжительный переезд венецианка не переставала смотреть на Крильона, который, после нескольких усилий заставить ее говорить, убедился, что она решительно нема. Он во второй раз взял ее руку, которую теперь она позволила ему взять. Мало того, она сама своими маленькими пальчиками, обтянутыми перчаткой, подняла сильную руку кавалера, внимательно ее рассмотрела и, приблизив к светлому лучу, падавшему от фонаря, с любопытством дотронулась до кольца, которое он носил на правой руке.

Это кольцо, по-видимому, возбудило в ней мысли менее спокойные. Можно было видеть по деятельному движению ее пальцев, по тому, как тревожно они пробежали по его руке, что этот золотой круг стеснял ее и волновал. Повертев его во все стороны, она тихо выпустила руку Крильона, потупила голову и не старалась скрыть глубокого уныния, которое пришло на смену волнению.

Напрасно старался кавалер добиться от нее хоть слова. Пробило час на церковной колокольне. Незнакомка три раза постучала веером по окну гондолы, и тотчас одним ударом весла гондольер, привезший незнакомку, перерезал путь гондольерам Крильона и подъехал с правой стороны, подавая руку своей госпоже.