Граф замолкает. Тильте берёт его за руку, я — за другую.

— Вас не выпустят за ворота, — говорит он.

Мы смотрим в сторону ворот. В сторону закрытого шлагбаума, бдительной охраны, видеокамер, проволочного ограждения. Тут даже Гудини пришёл бы в уныние.

— Рикард, — говорит Тильте. — Что там Кавалеры Голубого луча говорят? Про дверь.

— «Двери не существует», — отвечает граф. — «Продолжайте стучать».

Рикард Три Льва возглавляет Орден Кавалеров Голубого луча на Финё, это ложа духовно ищущих, которую он сам организовал и члены которой каждый вторник встречаются в поместье Финёхольм, где они занимаются картами таро, нумерологией и пытаются установить прямой контакт с умершими с помощью пения и танцев, придуманных графом Рикардом, и одеваются они в такие костюмы, которые дадут сто очков вперёд купальным шапочкам экспертов по мозгу, а те, кто считает, что такому сборищу под предводительством графа место исключительно в закрытом психиатрическом отделении больницы Финё, пусть лучше попридержат язык и отойдут подальше, если мы с Тильте находимся поблизости, потому что Рикард пребывает в духовном поиске, он наш друг и, как я уже говорил, почти член семьи.

— Красиво, — говорит Тильте. — «Двери не существует. продолжайте стучать».

Мы помогаем друг другу поддерживать графа и всячески демонстрировать ему свой оптимистический настрой. Пребывая в таком расположении духа, мы уходим с террасы и попадаем в большую комнату. Где застываем на месте. Потому что за столом перед нами обнаруживается одно из главных препятствий на пути человечества к светлому будущему — Анафлабия Бордерруд, епископ Грено.

♥

Многие в такой ситуации застыли бы на месте и опустили руки. Но это не про нас. Лишь на миг возникает ощущение, что мозг и тело не взаимодействуют, но потом мы медленно и спокойно подходим к столу.

— Фру Бордерруд, — говорит Тильте, — как мы рады вас видеть!

Анафлабия Бордерруд — одна из немногих известных нам личностей, про которых сразу же можно сказать, что к ним настоятельно рекомендуется обращаться на «Вы». Так что разговор Тильте начала правильно. Но мы прекрасно понимаем, что в данной ситуации одного хорошего начала недостаточно.

В отношении физического развития Анафлабия Бордерруд вполне может сравниться с нашим братом Хансом. Но взгляд её не устремлён к звёздам, он направлен на того, с кем она говорит, и взгляд этот мог бы с успехом быть востребован на лесопилке Финё — для роспуска древесины самых твёрдых пород. К тому же её обычное выражение лица таково, будто она хочет уведомить вас, что более не в состоянии слушать всякую чушь.

К сожалению, никуда ей от этого не деться — особенно после знакомства с нашим семейством.

Именно Анафлабия Бордерруд два года назад возглавила назначенную министерством по делам церкви судебную комиссию, которая рассматривала дело моего отца, и когда отца полностью оправдали, она была не согласна с принятым решением.

Так что когда Тильте сейчас говорит, что мы рады её видеть, то, к сожалению, нет никаких сомнений в том, что радость в данном случае — исключительно наша привилегия.

— Мы тут случайно оказались на Финё, — говорит Анафлабия Бордерруд. — С моим секретарём Верой.

Не знаю, устраивает ли датское епископальное общество на Рождество какое-нибудь театральное представление. Если да, то полагаю, было бы страшной ошибкой давать в нём Анафлабии Бордерруд главную роль. Потому что более бездарной актёрской игры — когда она делает вид, что эта наша встреча случайна — мы с Тильте и Баскером не видели никогда, даже если вспомнить представление дачников в нашем местном клубе в последнее воскресенье июля, а эта их постановка вообще-то считалась самым жалким зрелищем из всего, что можно увидеть в любительских театрах.

— Я слышала, что разыскивают ваших родителей, — говорит. Анафлабия Бордерруд. — Мне очень жаль.

Из-под стола доносится ворчание Баскера. Он, конечно же, чувствует, как епископ переживает из-за пропажи наших родителей, но неприятнее всего ей то, что из-за этого пришлось отправиться на Финё, который для неё вовсе не Гран-Канария Дании, а что-то среднее между Алькатрасом и Новой Гвинеей — Богом забытое место, населённое каторжниками, охотниками за головами и их потомством. Это-то и обижает Баскера, поэтому он и недоволен.

— А как так получилось, — спрашивает епископ, — что вы здесь?

Мы сохраняем полное спокойствие. Но на самом деле вопрос производит глубокое впечатление на Тильте и на нас с Баскером.

Вопрос этот она задаёт вовсе не потому, что считает наше заключение в корне неправильным: будь её воля, на окнах были бы ещё и решётки, а вокруг разгуливали бы ротвейлеры. Она не понимает, почему мы оказались именно в «Большой горе». И нам становится ясно, что полиция и Бодиль не всё ей рассказали.

И тут Тильте наклоняется над столом, к епископу и Вере-секретарю. Вера ещё не совсем старая, ей, наверное, лет тридцать, и взгляд её твёрд, как скорлупа грецкого ореха. Тильте понижает голос и шепчет женщинам:

— Я тут навещаю Питера.

— Он что, наркоман? — шепчет епископ в ответ.

Она думает, что шепчет. Но голос её, очевидно, разрабатывался в больших, неотапливаемых церквях с высокими сводами, и даже когда она, как сейчас, старается говорить тихо, звучание его наводит на мысль о том, что, возможно, она использует ту самую технику, которая применялась в Новом Завете, когда надо было воскрешать мёртвых.

Тильте кивает. Её лицо абсолютно серьёзно.

— За ним ещё и всякие правонарушения, — сообщает она.

Епископ и секретарь ничуть не удивлены. Для них это сообщение вовсе не неожиданность. Не то что для меня. Я на время теряю способность действовать.

— Разве сюда помещают детей до шестнадцати? — спрашивает епископ.

Слов Тильте уже почти не разобрать.

— В особых случаях, — отвечает она. — Когда речь идёт о тяжёлой зависимости. В тяжких преступлениях…

Епископ кивает.

— Если посмотреть на то, что этому предшествовало, — говорит она, — то это не удивительно.

Секретарь Вера кивает. Её это тоже не удивляет.

— Я думала, — говорит епископ, — что воспользуюсь возможностью, раз уж я тут, и загляну ненадолго к вам. Но полиция заперла дом. И опечатала.

Она ещё больше понижает голос. До уровня выступления на стадионе.

— Я хотела посмотреть, не оставили ли ваши родители каких-нибудь следов. Каких-нибудь намёков на своё местонахождение. Чтобы я могла связаться с ними. Чтобы разрешить всё это без вмешательства полиции.

Людям, которые всерьёз задумываются над жизнью, хорошо известно, что великие неожиданности имеют обыкновение прибывать пачками — если, конечно, пачка может прибывать.

Ещё до того, как я приступил к перевариванию той лжи, которую Тильте только что наплела обо мне, я не то чтобы был ошарашен, а чувствовал себя польщённым тем, что нахожусь рядом с двумя великими стратегами. Очевидно, что епископ хочет добиться того, чего ей удалось добиться в прошлый раз: она хочет избежать скандала. Чтобы понять, как это можно сделать, она хочет осмотреть наш дом.