– Армине, – произнес капитан-1.

Армине вскочила быстро, как распрямившаяся пружинка.

– Я как все, – сказала она. – Я не могу быть против всех.

– Но ты против? – спросил капитан.

– Нет, я как все.

Она пошла к выходу.

Гражина вскочила следом.

– Ничего, – сказала она, – вы не беспокойтесь. Я сейчас вернусь.

– А ты сама? – спросил капитан-1.

– Я за то, чтобы лететь. Конечно, чтобы лететь, неужели не ясно?

И Гражина выбежала вслед за Армине.

Ни один человек из тридцати четырех членов экипажа не сказал, что хочет вернуться.

«Наверное, – думал Павлыш, – многие хотели бы вернуться. И я хотел бы. Но не хотел бы жить на Земле и через тринадцать лет спохватиться: вот сегодня я ступил бы на ту планету».

– В конце концов, – сказал механик из старой смены, один из последних, – у меня и здесь до черта работы.

Павлыш отправился к Гражине.

Теперь он не робел перед ее дверью. Теперь они уже никогда не будут чужими. Какой бы ни была их дальнейшая жизнь – она общая, одна.

– Ну и что там? Чем кончилось? – спросила Гражина.

Перед ней лежала открытая книжка в синем переплете.

– Я веду дневник, – пояснила Гражина, заметив, что Павлыш смотрит на книжку.

– Капитан-1 советовал отложить решение еще на один день.

– Из-за Армине?

– Конечно. И из-за того, чтобы некоторые получили возможность подумать еще. И сказал, что те, у кого сомнения, пускай приходят прямо к нему. Бывает, когда вокруг люди, труднее сказать что думаешь.

– И что?

Павлыш оглядывал маленькую каюту. Здесь Гражина жила уже год.

Ни одной картинки, ни одного украшения. Только маленькая фотография красивой женщины. Наверное, матери. Может, уже собралась и готовилась улететь?

– Я уже собралась, – ответила на его мысль Гражина. – А вообще я большая аккуратистка. Что решили?

– Единогласно. Решили – значит, решили. И послали гравиграмму.

– Которая не дойдет.

– Может, и не дойдет. А может, дойдет. Ведь не это важно.

– «Антей» продолжает полет?

– Да. А как Армине?

– Она ушла к себе.

– Она не хочет лететь?

– Она полетит, как все, – сказала Гражина. – Она понимает, что ее желание не может стать на пути желаний всех нас. И всех тех, кто остался дома. Это и есть демократия.

Павлыш стоял в дверях, Гражина не пригласила его сесть.

– Мне трудно спорить, – произнес Павлыш. – Я не знаю, как спорить. Но, может, ей очень нужно домой?

– Что такое – очень нужно? Больше, чем тебе? Больше, чем мне?

– Каждый понимает это по-своему. И я сомневаюсь, имеем ли мы право, даже если нас больше, навязывать волю другому.

– Глупые и пустые слова! – Гражина буквально взорвалась. – Если все единогласны, прогресса быть не может! Чаще всего в истории человечества меньшинство навязывало свою волю большинству. И еще как навязывало. А непокорных – к стенке! Читал об этом?

– Это не имеет к нам отношения.

Павлыш понял, что у Гражины глаза пантеры. Это не значит, что Павлыш видел много пантер на своем веку и заглядывал к ним в глаза. Но такие вот светлые холодные зеленые глаза должны быть у пантеры. Наверное, смотреть в них боязно. Но парадокс влюбленности как раз в том, что явления, в обычной жизни вызывающие протест, в объекте любви пленяют. Любовь кончается тогда, когда человек начинает тебя раздражать. Мелочами, деталями, голосом, жестами. А Павлыш подумал: какие красивые глаза у пантер.

– К счастью, не имеет, – согласилась Гражина. – Но к нам имеет отношение принцип демократии. Армине не сказала против.

– Но она подумала?

– Она влюблена. И тот мальчик ждет ее. – Гражина отмахнулась от той, чужой влюбленности. Даже в слове «мальчик» звучало презрение.

– Я думал, что Армине – твоя подруга.

– Она моя подруга. И для нее я сделаю все, что в силах человека. Но я всегда говорю правду. И если бы даже три, четыре человека высказались за то, чтобы вернуться, я бы кричала, дралась, доказывала, что мы должны лететь дальше. Потому что тех, кто думает правильно, – большинство.

– Не знаю, – вздохнул Павлыш.

– Ты никогда не станешь великим человеком. Ты не умеешь принимать решений.

– Я не хочу стать великим человеком.

– Жалко. Ты и сейчас втайне надеешься, что связь восстановится и ты вернешься в срок. Ты перепуган, но тебе стыдно в этом признаться. Я тебе нравлюсь, и ты даже придумал романтическую историю о том, как мы с тобой поженимся и будем вечерами смотреть на звезды во Внешнем саду. А на самом деле ты очень хочешь домой.

– Хорошо, что ты не капитан. Ты бы всегда принимала решения за других.

– Именно для этого и назначают капитанов. Я могу понять положение на «Антее». Здесь сразу два капитана, здесь необычная ситуация, не предусмотренная ни в одном справочнике. Ни одно из решений не грозит немедленной опасностью кораблю и экипажу. И капитаны, обыкновенные люди, растерялись.

– Я этого не почувствовал.

– Я знаю одного мужчину. Он уже третий год не может принять решения – он измучил и меня и другую женщину, а больше всех себя. Это трусость и глупость. Прими он решение сразу – три недели бы кое-кто помучился, а потом бы все вздохнули с облегчением. Люди, не способные принять решение, – преступники. Ты не согласен?

Павлыш понял, что его ответа не требуется. И потому сказал:

– Ты была отличницей?

– Это не так сложно, Слава. Нужно только вовремя делать уроки. Не откладывать их на завтра.

– А дневник ведешь каждый день?

– Разумеется. К счастью, в твоем голосе звучит разочарование. Ты создал себе образ красавицы – за неимением других. Выстроил меня в воображении такой, какой тебе хотелось представить свою возлюбленную. А я отказываюсь играть по твоим правилам. И ты разочарован. Вторая неожиданность за двое суток…

– Хватит, я тебе не верю. Когда человек уверен, ему не надо кричать и злиться.

– Уходи, – сказала Гражина. – Уходи, чтобы я тебя больше не видела! Ты жалок!

Павлыш пожал плечами. Он не обиделся. Он понимал, что Гражина разговаривала сейчас не с ним, а с тем, кто остался на Земле.

Какой удивительный человечек – Гражина… Павлыш перекатывал во рту это слово, как горошинку, – гражина, гражинка…

Он тихо закрыл за собой дверь.