Все эти решения поразительно напоминают меры, с таким успехом применявшиеся после Второй мировой войны странами «экономического чуда» Юго-Восточной Азии: Японией, Кореей и Тайванем. Меры, которые, как многие полагают, были придуманы японскими законодателями в 1950-е годы, которые включали «возврат таможенной пошлины на компоненты при экспорте промышленной продукции»[13] и «установление государственного стандарта качества экспортной продукции»[14], вообще-то были давним британским изобретением.

Протекционистские меры Уолпола не отменялись все следующее столетия, помогая британским отраслям промышленности нагнать, а затем и оторваться от своих континентальных коллег. Британия оставалась протекционистской до середины XIX века. В 1820 году средняя ставка таможенной пошлины на ввоз продукции обрабатывающей промышленности составляла 45–55%, в то время как в Бельгии и Нидерландах она равнялась 6–8%, в Германии и Швейцарии — 8–12%, во Франции — около 20%.

Однако тарифы были не единственным оружием в арсенале британской торговой политики. Если дело касалось ее колоний, государство без колебаний налагало и прямой запрет на сложные промышленные операции, которые не хотело развивать. Уолпол запретил строительство новых прокатных станков и станков для продольной резки металла в Америке, что вынудило американцев специализироваться на продукции с низкой добавленной стоимостью, такой как чушки и прутки, а не более прибыльной — стальной.

Британия также запретила экспорт из своих колоний товаров, которые конкурировали с ее собственной продукцией как на внутреннем рынке, так и за рубежом, например текстиля из Индии («калико»), который в то время превосходил британские образцы. А в 1699 году нельзя было и экспортировать шерстяное сукно из колоний в другие страны (Закон о шерсти), что уничтожило ирландскую суконную промышленность и предотвратило возникновение суконной промышленности в Америке. Наконец, применялся целый комплекс мер, чтобы поощрить производство в колониях сырьевых товаров. Уолпол предоставлял экспортные субсидии (с американской стороны) и в то же время устранял импортные пошлины на сырьевые товары, произведенные в Америке (с британской стороны), такие как пенька, бревна и доски. Он желал раз и навсегда внушить колонистам, чтобы они занимались исключительно сырьевыми товарами и даже не думали о конкуренции с британскими производителями. Таким образом, колонисты были вынуждены оставить самые прибыльные «­высокотехнологичные» отрасли, а это гарантировало, что Британия будет пользоваться всеми преимуществами лидера мирового развития.

Первый всемирно известный теоретик свободного рынка Адам Смит яростно нападал на придуманную Уолполом систему, которую он называл «системой меркантилизма». Главный труд Смита «Богатство народов» был опубликован в 1776 году, когда британский меркантилизм находился в самом расцвете. Он утверждал, что ограничения конкуренции, которые система создавала при помощи протекционизма, субсидирования и выдачи монопольных прав, не идут на пользу британской экономике[15].

Адам Смит понимал, что методы Уолпола устаревали. Однако без них многие британские отрасли промышленности были бы стерты с лица Земли, так и не получив возможность догнать своих более развитых зарубежных противников. Когда же они обрели конкурентоспособность, протекционизм стал не столь необходимым и даже вредным. Защита отраслей, которым она больше не нужна, как заметил Смит, может остановить их в развитии и сделать неэффективными. Следовательно, переход на свободную торговлю все больше соответствовал интересам Британии. Тем не менее Смит несколько опередил свое время. Должно было смениться еще одно поколение, прежде чем его идеи действительно станут влиятельными. Только через 84 года после публикации «Богатства народов» Британия превратилась в страну свободной торговли.

К концу эпохи Наполеоновских войн (в 1815 году, через сорок лет после публикации «Богатства народов») британские производители уже считались лучшими в мире, за исключением немногих ограниченных сфер, в которых технологическое лидерство было у Бельгии и Швейцарии. Британцы верно почувствовали, что теперь свободная торговля в их интересах, и начали агитировать за нее (при этом они, разумеется, по-прежнему охотно ограничивали торговлю, если это их устраивало; так поступили, например, производители хлопка в отношении экспорта текстильного оборудования, что могло помочь иностранным конкурентам). В особенности промышленники пропагандировали отмену «кукурузных законов», которые ограничивали возможность государства закупать дешевые зерновые. Снижение цен на продукты питания было важным для капиталистов, так как позволяло уменьшить зарплаты и увеличить прибыли. В ходе кампании против «кукурузных законов» решающим образом выступил экономист, политик и игрок на бирже Давид Рикардо, выдвинувший теорию сравнительных преимуществ, которая до сих пор относится к ключевым положениям теории свободной торговли.

До Рикардо люди считали, что иностранная торговля оправдана, только если страна может производить что-либо дешевле, чем ее торговый партнер. Блестяще перевернув этот довод здравого смысла, экономист заявлял, что торговля между двумя странами осмысленна даже в том случае, если одной стране любое производство обходится дешевле, чем другой. Даже если такая страна эффективнее во всех сферах производства, ей все равно может быть выгодно специализироваться на тех отраслях, где она имеет наибольшее стоимостное преимущество над торговым партнером. Соответственно, если страна не имеет стоимостного преимущества ни в одной отрасли промышленности, торговля все равно будет приносить прибыли, если сосредоточиться на продукции, в которой стоимостное преимущество партнера ниже всего. Этой теорией Рикардо дал в руки сторонникам свободной торговли XIX века простой, но мощный инструмент, позволяющий утверждать, что свободная торговля идет на пользу каждой стране.

Теория Давида Рикардо совершенно верна, но в узких рамках. Она справедливо утверждает, что, считая нынешний уровень технологии государств фиксированным, странам лучше сосредоточить внимание на том, в чем они имеют сравнительное превосходство. С этим спорить трудно. Но концепция не работает, если страна стремится овладеть более совершенными технологиями, чтобы производить более сложные вещи, которые мало кому удаются, то есть развивать свою экономику. Чтобы овладеть новыми технологиями, нужны время и опыт, так что технологически отсталым производителям требуется период защиты от международной конкуренции на время такого обучения. Подобный протекционизм обходится дорого, потому что страна отказывается от возможности ввозить товары лучшего качества, причем дешевле. Однако эту цену нужно платить для развития передовых отраслей промышленности. При таком взгляде оказывается, что теория Рикардо нужна тем, кто принимает существующее положение дел, но не тем, кто хочет его изменить.