на водопой к хрустально-звенящим ручьям; о роскошных длинногривых пегасах, парящих над заснеженными вершинами гор на серебристых крыльях (— Таких, как твоя одежда.); о высоких стройных эльфах, волшебно играющих на флейтах и скрипках и живущих в дружбе с лесами. Конечно, он не говорил о кровавых боях, свидетелем и участником которых был, о жестоких и страшных созданиях, живущих в лесах, горах и в водной глубине. И о том, что тяготило его душу… Он рассказывал только о прекрасном. И вновь она слушала, раскрыв рот. А затем вздохнула: — Как красиво! Жаль только, что это все только сказка. Так отец говорит.

Ее слова прозвучали до ужаса взросло и рассудительно. И были похожи на предательский удар ножом в спину. Он вздрогнул, как от удара, остолбенел в первое мгновение. Неужели ВСЕ напрасно?! А ведь он так надеялся, встретив ее…. Ему тогда — всего каких-то два часа назад — показалось, что еще есть шанс. Она не кинулась с испуганным визгом прочь, а наоборот — доверчиво подошла и сообщила, что заблудилась «в этом чертовом лесу». Он попросил ее никогда так не говорить, и она послушно кивнула. Он рассказал ей о тайнах леса и полей, о секретах природы. И она, казалось, понимала все. И верила каждому его слову. И вдруг теперь…

* * *

Он поднялся (до этого он лежал, положив голову на лапы) и, с трудом передвигаясь, побрел в сторону. Еще одна рана в его и без того незаживающей душе…. Ну конечно… Она, скорее, поверит отцу, чем ему. Отцу… Одному из таких, кто… по вине которых он стал теперь таким, каков он сейчас. По вине которых ВСЕ стало так, как теперь.

Позади раздались торопливые шаги и ее голос. — Ты обиделся, да? — Она подбежала, и обхватила руками его лапу. — Ну прости, я правда не хотела тебя обижать. Такой большой, а дуешься…

Он посмотрел на нее и внезапно осознал, что не может ни обижаться, ни злиться на нее — в ее глазах, несмотря на произнесенные недавно слова, где-то в глубине этих карих глаз, жило огромное желание Верить. И он улыбнулся. Впервые за долгие годы. Несмотря на то, что с ним произошло и что происходило вокруг. Зрелище было жутковатым — чешуя верхней губы приподнялась, обнажая огромные острые клыки. Но она не испугалась. Наоборот — рассмеялась звонко и радостно. Затем чуть подергала за крыло, упрашивая все-таки полетать. Ну хоть немножко.

Не сдержавшись, он зашипел от боли: плотно прижатое к телу крыло было разорвано в нескольких местах, а кости — переломаны. Но, чтобы не пугать ее видом страшных ран, он постарался отвлечь ее внимание: сделал «ужасное выражение»: — Вот сначала подкреплюсь одной упрямой надоедливой девчонкой и полечу.

Она опять засмеялась: — Нет, не съешь. Ты добрый. По глазам видно.

Он притворно- обиженно фыркнул, обдав ее теплым дыханием. Волосы на ее голове всколыхнулись. Золотистые волнистые локоны, подобные потоку Золотого Водопада. Того, где когда-то он любил бывать. — Дожили… И принцессы больше не боятся.

— Я не принцесса…. — Её звонкий заливистый смех резко оборвался, когда она вдруг увидела в углу пасти красноватый потек. — Ой… У тебя кровь! Ты раненый, да?!

Интересно, почему она предположила, что он ранен сам (хотя это и правда было так), а не, скажем, ранил кого-то другого? Он чувствовал, как внутри все разрывается от боли. Этот перелет был трудным. Очень трудным. И он знал, что возможно перелет этот был последнее, что он совершит в этой жизни. Но не хотел, чтобы она это знала. Поэтому помотал головой. — Нет. Это сок земляники. Я, когда летел сюда, видел огромную земляничную поляну неподалеку. Хочешь — покажу.

— Конечно хочу! — Ее глаза засветились от радости.

Когда они дошли до поляны (он двигался медленно, раздвигая лапой низко склоненные ветви деревьев, осторожно переступая через выползшие из-под земли корни, а порой и переносил ее через поваленные деревья), она тут же бросилась собирать крупные блестящие, похожие на капли крови, ароматные ягоды. Он остался ждать, не желая мешать. Он чувствовал исходящие от нее волны светлой радости и счастья. Простого и в то же время глубокого, как сама Природа.

* * *

Внезапно откуда-то послышались голоса. Он шагнул в сторону, словно растворившись среди листвы, однако пристально наблюдая, чтобы в случае опасности прийти на выручку.

На поляну выбежало несколько человек… Среди них было двое или трое мужчин, одетых в военную форму, с оружием. Он ощутил, как прежняя ярость вновь поднимается из глубин его, казалось, навечно замерзшего сердца. Он был уже готов шагнуть туда и… Но в этот момент она, радостно смеясь, бросилась навстречу людям. И он отступил. В последний раз кинул взгляд. Она оглядывалась, очевидно, разыскивая его; но люди торопили ее, не слушая, и вскоре увели. Через несколько минут среди зелени деревьев мелькнула серебристая ткань ее костюма и золотистая россыпь волос, и она исчезла из его жизни. Навсегда. Она. Семилетняя девочка с открытой и чистой душой, жадно жаждущей Веры в то, что он говорил.

* * *

Тогда он вышел на поляну, устланную земляникой, лег и, подняв голову вверх и с трудом раскрыв крылья, Запел. Эта песня была непохожа ни на человеческую, ни на птичью, ни на голос какого-то ни было животного. В песне слышался свист ветра и звон звезд; топот копыт и шорох крыльев; рев самца, зовущего соперника на бой и вой самки, потерявшей детенышей. Он выкладывал в Песне все, что было в его жизни. Начало жизни и смерть близких. Ярость боя и горечь утрат. Он пел, хотя внутри у него все рвалось в клочья, горело и леденело одновременно. Перед его глазами вставали картины прошедшего. И в песне слышался треск огня и крик боли, гул воды и торжество любви. И все же гораздо больше было скорби от того, что он не смог противостоять тому, что случилось, бездонной печали и режущей сердце боли от бессилия.

И сердце не выдержало. Он закончил на высокой звенящей ноте, оборвал Песню. Крылья бессильно опали. Голова с глухим стуком упала на землю. Из раскрытой пасти плеснула тонкая струйка крови. И он затих. Навсегда. Он. Последний дракон на земле.

Конец