Теперь, в Ньюгейте, все было наоборот. Грэм был полон жажды мести.

– Где изумруды?

– Понятия не имею, – ответил Джулиан. Избиение продолжалось долго и было жестоким. Джулиан ничего не говорил. Он догадывался, что его молчание, возможно, даст ему хотя бы еще месяц жизни, потому что Грэм был намерен пытками вырвать у него признание. А когда время истечет, его, вероятно, повесят.

«И все это из-за обманчивой ангельской внешности какой-то девчонки!» Джулиан наконец догадался, что, по-видимому, это она преуспела в краже. Это из-за нее он оказался в таком отчаянном положении!

Все последующие дни Джулиан обдумывал это, больше ему, пожалуй, и обдумывать-то было нечего. Если ни у него, ни у Грэма изумрудов нет, то они, должно быть, у этой маленькой дикой кошки. Он все еще мучился загадкой, где мог видеть ее прежде, но в конце концов пришел к выводу, что если и встречал ее когда-то, то в то время она была совсем еще маленькой, от горшка два вершка.

«Пожалуй, она воровка! Ведь на ней был мой плащ, в кармане которого находились изумруды».

В известном смысле Джулиан даже испытал восхищение ее догадливостью, позволившей ей осуществить такую комбинацию. Только очень умная маленькая кошечка могла сообразить, что ей достаточно будет держать рот на замке – и она сможет улизнуть с целым состоянием, а потерпевший фиаско воображаемый вор будет обвинен в краже!

Положение Джулиана было плачевным. Ему оставалось жить всего шесть или семь часов. Улики против него были самыми убедительными и без изумрудов. Процесс закончился, приговор вынесен очень быстро и сурово... На рассвете его должны были повесить в маленьком внутреннем дворике Ньюгейтской тюрьмы. Они даже не позаботились о том, чтобы оттащить его на Тайберн, откуда имелась слабая надежда бежать.

А вот эта маленькая зеленоглазая обманщица и ведьма не испытывала сейчас никаких неприятностей! Она скрылась, прихватив с собой целое состояние, а Джулиан оказался в дураках! Она обвела его вокруг пальца...

«Хорошенький трюк» – подумал он. – Впрочем, будь у меня возможность, я бы врезал ей изо всех сил сапогом по ее хорошенькому задику».

Звон ключей отвлек Джулиана от этих мыслей, извещая о приближении тюремщика. Джулиан только и успел, что придать своему лицу бесстрастное выражение, будто маску надел, когда щелкнул замок, и дверь камеры распахнулась. И тотчас же около дюжины страждущих душ, коими полна была камера, попятились в углы, закрыв собою Джулиана.

В этой камере содержали приговоренных к смерти преступников, и появление тюремщика в столь неурочный час приводило их в трепет. Не раз уже кого-нибудь уводили без предупреждения, и бедняга больше не возвращался...

– Чейз!

Господи, не будут же они подвергать его пыткам в последнюю ночь! Хотя они были и на это способны, ведь у них оставалась еще последняя возможность выколотить из него предполагаемые сведения.

«Трупы умеют хранить свои тайны».

– Чейз! Поднимай свой чертов зад!

Тюремщик Шивере был славным парнем шести с половиной футов ростом и весом почти триста фунтов. Джулиан готов был биться об заклад, что по части подлости этому парню не было равных во всем отделении смертников.

– Ты хочешь, чтобы я сам тебя выволок, Чейз?

В голосе Шиверса Джулиану послышалось глумление. Внутренне содрогаясь, он поднялся. Его сокамерники быстро сообразили, что на этот раз горькая чаша их миновала, и уже освободили доступ к его углу, испытав огромное облегчение.

– Выходи отсюда, ты, чертов оборванец! И поторапливайся. Надеюсь, тебя повесят... – мрачно пробубнил Шивере.

«Хорошая шутка... да? А может, лучше пусть колесуют!» Шивере снова запер камеру и повернулся, чтобы подтолкнуть Джулиана по узкому коридору вперед. Со всех сторон из камер слышались вопли и завывания отчаявшихся людей. Никто не сказал ни единого слова ободрения Джулиану, Никто не выказал ему сочувствия. Среди узников Ньюгейтской тюрьмы обычно царили грубость и жестокость, мало чем отличавшиеся от зверской. Если осужденным не удавалось добраться до тюремщиков, они вымещали свою ярость и злость друг на друге.

Джулиан почувствовал, что его ведут туда, где он пока еще не был. Та адская дыра, застенок, где обычно его подвергали пыткам, находилась совсем в другой стороне.

«Неужели они повесят меня раньше времени, нынче ночью?» От страха у Джулиана пересохло во рту, но он старался, чтобы лицо его или осанка не выдали этого страха.

Шивере продолжал насмехаться над ним, а Джулиан отвечал ему тем же, зарабатывая при этом тумаки.

Вдруг Джулиан споткнулся на неровном каменном полу... Его с силой кто-то дернул, потянув за ворот, и его ветхая одежда разошлась на спине посередине.

Шивере засмеялся. У Джулиана возникло почти непреодолимое желание схватиться обеими руками за толстую шею тюремщика и обвить ее цепью.

Вероятно, это была его последняя ночь... Но жизнь в нем пока еще оставалась, и она казалась ему такой сладостной! А сцепиться с дюжим тюремщиком почти наверняка было равно самоубийству.

Шивере толкнул его куда-то влево, к темному проходу, что Джулиан с трудом различал пол, куда можно было бы ступить. Ему пришла в голову ужасная мысль, что Шивере собирается убить его ради развлечения, лично.

Почему бы иначе он повел его по этому коридору? Все тело Джулиана напряглось. Он старался не обращать внимания на стреляющие боли в мышцах и ждал каждую минуту, что Шивере набросит ему на шею удавку.

В конце коридора оказалась маленькая деревянная дверца.

– Повернись, – скомандовал Шивере.

Джулиан, уже подозревая самое худшее, обернулся.

Шивере опустился на колени и одним быстрым движением разомкнул железные оковы на его ноге. Сердце Джулиана бешено забилось. «Меня повесят или...»

Потом тюремщик одним махом снял с него кандалы и тотчас же повторил эту операцию на запястьях.

– Что?.. – нерешительно начал Джулиан, когда его руки оказались свободными. Не спуская глаз с Шиверса, он потирал свои истерзанные до мяса руки.

– Держи свою чертову пасть на замке! За тебя заплатили, тебя выкупили, – ответил Шивере, неприятно кривя рот. – Хотя и жаль. Я бы с радостью посмотрел, как тебя вешают.

И прежде чем Джулиан успел моргнуть, Шивере распахнул дверь.

За этой дверью Джулиана ждала стена Ньюгейтской тюрьмы, вонючая сточная канава, пустынный проход и... свобода!

В черном бархатном небе мерцали звезды, дул свежий ветерок, хоть и с примесью отвратительных запахов лондонских трущоб. И на ветру приятно развевались его волосы, будто ласкаемые пальцами какой-нибудь девицы. Джулиан нехотя обернулся на проход, по которому его вели. Он вдруг понял, что только что прошел по одному из подземных тоннелей, которыми, как считалось, кишмя кишела Ньюгейт-ская тюрьма.