Наконец мой караван выбрался из городской сутолоки, миновал восточные ворота и пошел по большой дороге, которая тянется вдоль подножия таких же вулканических гор по берегу р. Цзинхэ; река вырывается из этих гор слева, и мы миновали ее по красивому каменному мосту тотчас за восточными воротами. С дороги еще видна была Великая стена, то поднимавшаяся на вершины гор, то спускавшаяся на седловины. Каменистая дорога местами врезается выемками в 2–3 м глубины в холмы, покрытые пашнями. На половине пути мы миновали селенье Юлинпу в долине небольшой речки, вверх по которой виднелись острые вершины хребта Даваншань, уже покрытые снегом. Вспомнились холода Монгольского плато, оставшиеся позади; здесь, так недалеко от этих высот, было совершенно тепло.

За речкой мы пересекли цепь скалистых холмов; на подъеме к ним дорога шла долго по глубокой выемке в лёссе. На холмах я заметил рядом с дорогой, выбитой в вулканической породе, остатки старого императорского тракта, вымощенного тесаными плитами. С тех пор как этот тракт забросили, дорога врезалась на 2–3 м в твердую породу. Остатки старых, вымощенных плитами дорог я часто встречал в Китае – они говорили о том, что когда-то заботились о путях сообщения и затрачивали на них много средств. Маньчжурская династия прекратила эта заботы. На этой дороге, врезавшейся в скалу, два экипажа не могут разъехаться, и возчики дожидаются у подножия холмов, пока встречные не спустятся с перевала.

За этими холмами дорога вступила в обширную долину р. Янхэ, почти сплошь распаханную; участки полей были обсажены деревьями, нижние ветви которых обрублены. На пашни местами навеян сыпучий песок из русла реки. На дороге мы часто видели китайцев – собирателей удобрения. Это старухи или мальчики с корзиной на спине и вилкой или лопаточкой на длинной палке в руках; заметив на дороге лепешку или катыши свежего навоза после прохода каравана, собиратели подхватывают их лопаткой и перебрасывают через плечо в корзину. Навоз идет на удобрение полей или, в сухом виде, для отопления домов.

По этой долине мы к вечеру приехали к большому городу Сюаньхуафу и остановились в гостинице. В Китае нет возможности ночевать в поле, в палатке. Если последнюю и можно разбить где-нибудь на пустыре, то для животных корма не найдется почти нигде, а кроме того, мулы и лошади китайцев привыкли к яслям, к зерновому корму, и скудной травкой, полынью и всяким бурьяном, который едят верблюды, они довольствоваться не будут. Не найдется также топлива для приготовления пищи, потому что обильный в Монголии аргал в Китае не залеживается на дорогах, а лесов и сухих кустов нет.

Поэтому нужно познакомить читателя с китайской гостиницей, вернее постоялым двором того времени, наверно и теперь сохранившимся повсюду вдалеке от железных дорог в более глухих местностях. Караван въезжает в более или менее обширный двор, по сторонам которого в глубине устроены навесы и ясли для животных, а ближе к улице – номера для людей. Каждый номер занимает 10–15 кв. м, вы попадаете в него через дверь, открывающуюся во двор; рядом с дверью – большое или малое окно; вместо стекол на переплет наклеена беловатая китайская бумага вроде пропускной. Большую заднюю половину номера занимает «кан» – низкая глинобитная лежанка, которая отапливается изнутри или со двора; на кане располагается путешественник со своими пожитками; кан покрыт только соломенной циновкой. Зимой в номере холодно, как на дворе, если кан еще не топился. Когда он натоплен, на нем тепло или даже жарко, так что с непривычки спать неприятно. Если он топится из номера, последний наполняется едким дымом, пока не установится тяга.

В лучших гостиницах в передней части номера бывает кресло, а на кане – низкий столик для еды и ватные валики для изголовья. Но обычно номер не имеет никакой мебели, стены не беленые, а желтого лёссового цвета, и часто вместо потолка крыша из тростника на тонких балках, снаружи покрытая слоем глины. Иногда номер не имеет даже окна и освещается через дверь.

В лицевом к улице здании помещается кухня, столовая, иногда лавка, и живет хозяин. В кухне проезжий может заказать еду, согреть чай.

Итак, въезжаем во двор гостиницы: погонщики снимают носилки с мулов и ставят на землю, потом снимают лесенки с вьюками и отводят животных в стойла, где они некоторое время будут отдыхать, потом им дадут рубленую солому, слегка посыпанную солью и мукой, а на ночь или утром – зерно, большей частью полевой горох, размоченный в воде или слегка разваренный. Овса в Китае нет, и животных кормят главным образом горохом или бобами.

Я вылезаю из носилок, иду в отведенный номер, куда вносят и часть багажа – тюк с постелью, ящик с канцелярией и посудой, складной столик и табурет. Достаю чайник, и Цоктоев идет на кухню за кипятком. Пьем чай, сидя на кане, который топится или истоплен. Уже темно, зажигаем свою свечу. Освещения в номере никакого не полагается, или дают светильню в чашке или черепке с маслом, вроде лампадки. В те годы электричество и у нас было только в виде фонарей Яблочкова на Литейном мосту в Петербурге, а в глубине Китая не знали ни керосина, ни стеариновых свечей; можно было достать сальные свечи, которые горели тускло и оплывали. Поэтому в моем багаже был запас стеариновых свечей на два года.

После чая пишу дневник, нумерую собранные образчики пород, которые Цоктоев заворачивает в китайскую оберточную бумагу, вычерчиваю карту. Все это занимает часа два или три, в зависимости от строения местности и обилия выходов горных пород. Потом Цоктоев приносит ужин, заказанный на кухне или сваренный из своей провизии. После ужина – опять чай. Развертываю на кане свою постель и ложусь. Цоктоев располагается тут же – на кане места достаточно.

Интересно отметить, что багаж, привязанный к лесенкам, всегда оставался на дворе гостиницы под слабым надзором погонщиков, ночью, конечно, спавших. И за все путешествие ни разу не было кражи багажа ни со двора, ни из номеров, которые обычно не запираются. Целость имущества и животных у приезжих гарантировалась хозяином гостиницы.

На следующий день мы продолжали путь вниз по долине р. Янхэ до городка Цзимини. Сначала продолжались поля; впереди виднелась длинная горная цепь, через которую прорывается река. На правом берегу реки она носит название Хуаняншань, т. е. хр. Антилопы, который интересен тем, что на его северном склоне поднимается высоко лёсс, а на его поверхности видны до высоты 160 м над рекой сыпучие пески в виде коротких барханных цепей. На левом берегу тот же хребет называется Иеняншань, и к его северному склону примыкают высокие холмы из вулканических пород, через которые переваливает дорога. Колеи ее врезаны на 20–25 см в голую скалу, что говорит о древности этой дороги. Второй перевал через эти холмы называется Лаолунбей, что значит «ребра старого дракона»; крупные каменные плиты, торчащие на склоне над дорогой, вероятно, дали повод к этому названию. Спуск с него приводит к селению Шаньхуаюань, окруженному деревьями. Шаньхуаюань – «высокий цветник» (объясняется это название тем, что императрица Сао из древней династии Ляо разводила здесь цветы).