дёргаясь уже от звонков Алевтины с угрозами и откровенным шантажом. Я сыт всем этим по горло! Ясно вам?

— Иван Савельевич…, — я словно угодила в прокисший кисель и теперь тонула в этой невразумительной жиже, не понимая, как спастись и что делать дальше.

Это какой-то чёртов сюр!

— Вероника, давай честно. И я надеюсь, что ты меня услышишь и поймёшь правильно, прекращая уже наконец-то плясать под дудку Алевтины. Твоя мама всегда знала, что я несвободен. К тому же на то время у меня уже был один ребёнок, которого я бы никогда не оставил. Но Алевтина решила, что благодаря тебе сможет надавить на меня и вынудить бросить семью. Она намеренно затянула со сроками беременности, чтобы я уже не смог отвертеться. Поэтому-то и получилось так, как получилось. Мне жаль, что так вышло, но я ужасно устал от махинаций твоей матери. Я устал отказывать во всём своей семье, только бы умерить бездонные аппетиты Алевтины. Но теперь всё, я сказал!

— Спасибо, — глотая слёзы едва-едва выговорила я. — Вот только при чём тут я?

— Я свой долг перед вами искупил. Я обещал, что буду помогать до твоего совершеннолетия — и я это сделал. С меня хватит!

— Я этого не знала, — ответила я, внутренне сражаясь с безысходностью и с зарождающейся истерикой, а потом услышала сдавленное «прощай» и длинные гудки, которые похоронным маршем долбили по моим истерзанным в клочья нервам.

И ничего больше нельзя сделать. Ничегошеньки! Я не желанная и нелюбимая. Я просто кусок плоти, которую принесли в жертву человеческим амбициям, да только ритуал не удался. Вот так один человек взял и своим необдуманным импульсивным решением сломал сразу три судьбы: свою, моего отца и мою.

Просто, потому что ей приспичило.

В эту минуту я ненавидела мать как никогда.

Но всё же заставила себя по памяти набрать её номер и сделать дозвон. Мне было необходимо окончательно для себя всё прояснить.

— Ну кто там ещё?

Пьяна. Голос визгливый и немного гнусавый. Ревела. Так ей и надо.

— Привет, мам.

— О, дочурка! Сколько Лен, сколько Зин. Ну что, давай умоляй, я готова внимать.

— О чём умолять?

— Мама, дай мне денег, я без тебя ничто и звать меня никак, — писклявым голосом передразнила мать и противно рассмеялась.

— Да не нужны мне твои деньги, — грустно усмехнулась я, — только правда. Её-то ты мне хотя бы можешь дать?

— А-а, так ты всё-таки папаше дозвонилась? — и снова смех, полный желчи и тотальной злобы. — Ну и что он тебе про меня наплёл?

— Наплёл? — выдыхаю я, поражаясь её пуленепробиваемости. — Мам, скажи, есть в тебе хоть что-то святое?

— Всё святое во мне умерло вместе с Ирой и Анатолием. Всё? Съела? Ещё вопросы будут?

— Будут, Алевтина Петровна, — отчеканила я. — Отец мне помогал всё это время, так?

— Он должен был не тебе, а мне! Ясно? — мать принялась буквально орать в трубку.

— А квартира?

— А квартиру я продала и все вырученные деньги передала общине, чтобы каждый воцерковленный отмолил твои грехи. И да, можешь меня не благодарить.

— Не волнуйся, не буду.

— Кстати, бабка тебя прокляла, — чересчур весело пропела мать.

— Я вас тоже, — в сердцах ответила я и бросила трубку.

И снова расплакалась навзрыд, понимая совершенно чётко, что мне больше некуда было идти и не у кого просить помощи. Я словно надувная лодка посреди штормящего моря. И нет надежды на спасение. Только страхи уродливого будущего: холодные ночи на вокзале, еда с помойки и вещи с чужого плеча.

От этих «радужных» перспектив слёзы ещё сильнее закапали из глаз, а лёгкие почти отказали качать воздух, не справляясь с моей жизненной драмой.

Да сколько же можно, чёрт возьми? И за что мне всё это? За какие такие грехи?

Но никто не отвечал на мои вопросы. Небеса безмолвно взирали на меня, ожидая, кажется, того момента, когда я окончательно сломаюсь и упаду в грязь. Но я лихорадочно думала, что же делать, кого ещё попросить. Кого умолять. У кого валяться в ногах, взывая к милосердию…

А в следующее мгновение моего плеча коснулась чья-то ладонь, и я услышала голос:

— Истомина, это ты, что ли?

Задохнулась. Подняла глаза.

И ужаснулась!

Глава 10 — Меньшее из зол

Вероника

Не знаю, что со мной случилось. Может быть, я окончательно выпала в нерастворимый осадок. А может быть просто до смерти перепугалась того, что ко всем моим несчастьям добавится ещё один дополнительный пресс.

— Ну и чего ты на меня так смотришь? Думаешь, я тебе голову откушу?

— Ты можешь, — прошептала я и судорожно выдохнула, понимая, что всё это время не дышала.

Ну ещё бы, встретить здесь и сейчас Марту Максимовскую я совсем не ожидала. Да и, если по-честному, не хотела этого делать более никогда в своей жизни. Эта девушка ассоциировалась у меня со слезами и болью. Я смотрела на её стервозно красивое лицо, а видела лишь галдящую толпу из той гимназии, которая насмехалась надо мной. Издевалась. И заставляла резать волосы.

— Знаешь, — Максимовская обошла меня по широкой дуге, окинула критическим взглядом с головы до пят, а затем зачем-то приземлилась рядом на скамейку, закидывая ногу на ногу и принимаясь вещать, — это становится плохой традицией, Истомина.

— Что именно? — я чуть отсела от неё на лавке, но Марта тут же придвинулась ко мне вновь и усмехнулась.

— Твои слёзы, — кивнула она на моё лицо, и я тут же принялась стирать солёную влагу со щёк.

— Какое тебе до них дело?

— Похудела так сильно, — будто бы не слыша меня, проговорила Марта. — Глисты завелись, что ли? Или всё по Басову сохнешь?

Эта фамилия в одну секунду пробила огромную дыру в моей ментальной броне. Я по кирпичику выстраивала её месяцами, а теперь бах — и всё. Я вновь эмоциональная калека.

— Бабка перестала закармливать как на убой, — зачем-то объяснила я, стараясь потушить боль в сердце.

— Я по тебе скучала, Истомина, — внезапно огорошивает меня Максимовская и, закидывая руку мне на плечо, вдруг притягивает к себе и по-свойски треплет.

Я тут же отбиваюсь и смотрю на неё исподлобья.

— Ты это чего?

— Сбежала, да? — игнорирует мой вопрос Марта. — Завидую. Я бы тоже сбежала, да отец не позволил. Пришлось доучиваться в гимназии и каждый божий день лицезреть, как Аммо лижется с очередной влюблённой в него дурой.

— Ты ждёшь сочувствия? — пытаюсь я встать на ноги, но Максимовская резко хватает меня за руку и тянет назад.

— Я же тебе тогда посочувствовала.

— Тобой