возвела Петра Андреевича в графское достоинство, он не мог на равных соперничать с Александром Даниловичем в степени близости к императрице и оказываемом на нее влиянии. Меншиков свыше двух десятилетий оказывал Екатерине разного рода услуги, важнейшая из которых состояла в том, что она стала известной царю благодаря его старанию, в то время как Толстому она была обязана единственной услугой — организацией коронации.

Властный Меншиков при Екатерине I вступил на первую ступень своего превращения в полудержавного властелина. При Петре II он стал фактическим правителем России и даже пытался породниться с царствующей династией путем брачного союза малолетнего императора Петра II и своей дочери Марии.

Депеши прусского дипломата Мардефельда освещают преимущественно условия восшествия Екатерины Алексеевны на престол и сведения о первых месяцах ее царствования. Мардефельд полагал, что Екатерина обязана восшествием на престол А. Д. Меншикову: «Как только царь простился с гвардейскими офицерами, — доносил Мардефельд королю в депеше от 10 февраля 1725 г., — Меншиков повел их всех к императрице. Последняя представила им, что она сделала для них, как заботилась об них во время походов и что, следовательно, ожидает, что они не оставят ее своею преданностью в несчастье. На это поклялись они под сильным плачем и стоном ее величеству, что все они лучше согласятся умереть у ее ног, чем допустят, чтобы кто-либо другой был провозглашен».

Жан-Марк Натье. Портрет Екатерины I. 1717 г. Масло, холст. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

Активное участие в провозглашении Екатерины наследницей трона принимал и голштинский министр Бассевич: «Он работал день и ночь, чтобы помочь склонить к нему (герцогу. — Н. П.) сенаторов и министров, и ему действительно посчастливилось примирить Ягужинского с Меншиковым и привлечь его на сторону императрицы».

Послушаем, что о ней поведал посланник Франции при русском дворе Кампредон. В депеше от 18 апреля 1725 г. он извещал свой двор о заявлении императрицы о том, что дружбу и союз с Францией «она предпочла бы всем державам в мире».

Положительное отношение Екатерины к Франции на первых порах заслужило положительную оценку ее личности французским дипломатом, в депеше от 13 февраля 1725 г. он пишет: «Она все более и более привлекает сердца вельмож и народа своим милосердием и пожертвованиями». Однако Кампредон полагал, что чрезмерные пожалования императрицы «подорвут к ней уважение», хотя, по его наблюдению, все ей «повинуются с тою же верностию, как и к покойному царю». В депеше от 5 марта писал о ее «изумительных дарованиях», которые «развиваются с каждым днем», однако не сообщил, в чем эти «изумительные дарования» проявлялись. Скорее всего, хвалебный отзыв посланника объясняется заявлением императрицы о своем желании скрепить дружбу России с Францией.

В первые месяцы своего царствования Екатерина пользовалась советами двух лиц, стараниями которых она получила императорскую корону: А. Д. Меншикова и П. А. Толстого. Последний в первые месяцы царствования Екатерины «стал правой рукой» ее и «служил ей с ловкостью изумительной. Это лучшая голова в России». Дела он ведет так же искусно, как и осторожно. «Он как истинно ловкий и хитрый политик открыто не выказывает превосходства своего над товарищами, заставить их принять все то, что он порешил в тайных совещаниях своих с царицей».

Роль «правой руки» императрицы Толстой выполнял несколько месяцев и постепенно был оттеснен Меншиковым на второй план, а затем оказался в ссылке на Соловках.

Кампредон в депеше от 3 мая 1725 г., наполненной характеристиками всех самых важных вельмож России, так отзывался о П. А. Толстом: «Он сохранит существенное значение в правительстве, какие бы перемены не происходили здесь. Царица, к которой он привязан из-за личных интересов своих, решительно не может обойтись без его советов. Это человек тонкого ума, твердого характера и умеющий придавать ловкий оборот делам, которым желает успеха; он враг венского двора и очень расположен к Франции».

В то же время грубый и безмерно честолюбивый князь А. Д. Меншиков, скрывающий свои непривлекательные черты натуры при Петре Великом, распоясался при Екатерине. Адмирал Ф. М. Апраксин уже в первых числах февраля 1725 года жаловался ей, что князь Меншиков чересчур выдвигается вперед, что его надменность оскорбляет его товарищей и что поэтому он, адмирал, умоляет ее величество заставить князя держаться согласно своему долгу, в границах равенства с прочими сенаторами, а не выделяться, как он это делает».

Согласно сведениям Кампредона, императрица в ответ на жалобу заявила Апраксину: «Прост же ты, если думаешь, будто я повелю Меншикову пользоваться хоть единой капелькой моей власти. Я этого человека знаю лучше вас».

Обещание императрицы не делиться с Меншиковым «хоть капелькой моей власти» на деле оказалось пустым бахвальством. Он, никем не сдерживаемый, дал волю своему необузданному честолюбию и сумел подчинить влиянию не только Сенат, Верховный тайный совет, но и слабохарактерную Екатерину I и малолетнего Петра II.

В вышеупомянутом отзыве Кампредона о сановниках, правивших страной, он начинал свои отзывы о них с Меншикова: «Князь Меншиков пользуется величайшей властью, какая может выпасть на долю подданного. Он деятелен, предприимчив, правда, немножко болтлив и несколько склонен лгать, но может быть очень полезен; от него можно добиться чего желаешь, не вдаваясь с ним в откровенность на счет тайных причин желания».

Кампредон был прав, когда отмечал своеволие, произвол и грубый нрав Меншикова. Видимо, с его подачи Екатерина возвратила Шафирова из ссылки ко двору, что вызвало переполох у некоторых вельмож, особенно Остермана, опасавшегося возобновления его прежних обязанностей. По мнению Кампредона, Шафиров «был самым опасным, самым злым врагом Остермана, предавшего его во время конфликта с Меншиковым», и своими тайными происками сгубил его в мнении покойного царя для того, чтобы занять его место. Кампредон опасался, что Остерман настолько был расстроен, что мог «лишить себя жизни». Возвращение Шафирова «крайне раздражит Толстого, не выносящего соперников, и еще более того оскорбит канцлера Головкина, Ягужинского и в особенности Остермана, которые почти одинаково ненавидели Меншикова и Шафирова».

Царица поступила бы опрометчиво, если бы, как полагал Кампредон, согласилась на восстановление в должности человека, который погубил себя честолюбием и вспыльчивостью и который из мести способен принести благо государства в жертву своему злопамятству».

Опасения вельмож оказались напрасными: восстановление Шафирова в должности вице-канцлера, которую занял Остерман, не состоялось и благосклонность к нему императрицы выразилась в возвращении ему большей части конфискованных имений.

30 июня 1725 г., спустя два с половиной месяца после составления цитированных выше депеш, Кампредон приводит нелестное суждение герцога Голштинского о том, к чему может привести нынешнее