Она села на каменную скамью. Силач и Полкан пришли и легли у ее ног. Они зевали, потягивались, виляли хвостом, видно было, что они счастливы наступлению нового дня.

Она позвонила Амине и спросила, как себя чувствует Леони.

– Она сегодня рано проснулась. Я дала ей долипран и еще более сильное средство от боли. Она попросила свой метроном, и я ее оставила под присмотром Мишлин. Это моя коллега, Леони ее очень любит. Не могу больше говорить, я должна идти в операционную.

– Я заеду в больницу после того, как отвезу Тома в школу. Ты надолго занята?

– Да нет. Примерно час. Сегодня утром Дюре составил медицинское освидетельствование. Никто не знает, вдруг понадобится.

– Я как раз собираюсь идти в полицию.

– Ну вот и освидетельствование пригодится.

– Ты хочешь сказать, пока не случилось что-нибудь страшное?

– Хватит нести ерунду. Тебе удалось поспать?

Стелла вздохнула:

– Ночью не сомкнула глаз…

Она почувствовала рядом чье-то присутствие. Взгляд, который жег ей затылок. Том стоял, прислонившись к стене, он все слышал.

– Ты уже позавтракал? – спросила Стелла.

– С кем ты говорила?

– С Аминой.

– Про мою бабушку?

– Да.

– Ну и что ты будешь делать?

– Я не знаю. И вряд ли стану обсуждать это с тобой.

– Ну а с кем же тогда?

– Не с тобой, я сказала раз и навсегда. Иди чисть зубы и поедем.

– Ну как хочешь.

Он говорил холодным, вызывающим, почти высокомерным тоном.

Словно хотел подчеркнуть ее бессилие, ее женскую слабость. Она возмутилась, закричала на него:

– Не смей разговаривать со мной таким тоном!

– А как ты хочешь, чтобы я с тобой разговаривал?

– Как полагается мальчику твоего возраста.

– Это что значит?

– С уважением. Я хочу, чтобы со мной разговаривали с уважением.

– А Тюрке уважает тебя?

Стелла не нашлась, что ответить. Она тяжело вздохнула, постучала ботинком о ботинок, сунула сжатые кулаки в карманы.

– Ты сердишься? – спросил Том.

– Да. Я очень сержусь.

– Потому что не знаешь, что можно сделать.

– Я придумаю. Дай мне только время поразмыслить.

Стелла молча вела машину, и Том, опустив глаза, играл на своей гармонике. Он перебрасывал ее из одной руки в другую, сосредоточившись, как человек, который о чем-то напряженно думает.

– Давай повторим таблицу умножения? – предложила Стелла.

Он не ответил, его глаза помрачнели, словно она сказала какую-то полную чушь.

– Ты думаешь о бабушке?

Он втянул голову в плечи и по-прежнему продолжал перекидывать гармонику туда-сюда.

– Ладно, договорились, – сдалась она, – я больше ничего не буду говорить.

Она включила правый поворотник, чтобы свернуть на дорогу, ведущую к школе, посмотрела на школьный корпус и увидела одноклассников Тома в костюмах астронавтов. Они шли, держа под мышкой большие салатницы.

– Что это на них нашло? Сейчас ведь не Хэллоуин!

– Учительница наша придумала. Мы репетируем пьесу, где действуют астронавты, поставим ее в конце учебного года. Каждому нужен белый комбинезон и салатница, чтобы сделать шлем.

– Но ты мне ничего не говорил!

– Говорил. Два раза. Ты просто не услышала, – буркнул он себе под нос.

– Это неправда, Том, неправда! Я бы обязательно тебя услышала!

– Ну тебя все равно никогда нет дома.

Он вышел из грузовика, хлопнув дверцей и не попрощавшись.

Стелла выскочила и побежала за ним. Она схватила его за руки, заставила смотреть себе в лицо.

– Прежде всего, скажи спасибо, что я отвезла тебя в школу. Я тебе не нянька и не личный водитель, и вообще…

Она вздрогнула. Он смотрел на нее холодно и сурово.

– Черт возьми, Том! Это же не драма, что я не расслышала!

– А другие матери расслышали. У других мальчиков есть комп в комнате и мобильный телефон, они играют в игры. А я играю один или с двумя стариками!

– У меня нет на это денег, Том. Я на мели.

– Я знаю.

Он пожал плечами, словно этот аргумент давно всем известен и устарел.

– А скажи, уже слишком поздно делать костюм астронавта?

Он резко высвободился, мотнул головой:

– Я не имею никакого отношения к школьному спектаклю.

И он, сгорбившись, зашел на школьный двор. Пнул ногой лежащую кепку, она отлетела и осталась сиротливо лежать в стороне.

Стелла встала, поискала глазами учительницу. Она стояла в дверях, прижимая к себе рукава наброшенного на плечи жилета. Эта женщина вечно зябла.

Стелла подошла к ней и спросила:

– Здравствуйте. Как поживаете?

– Ох, устала… Хорошо, что год кончается. С детьми становится все труднее работать.

– Скажите, пожалуйста… А костюм Тома когда еще не поздно принести?

– В понедельник. Сегодня – первая репетиция. Нужно им научиться ходить с салатницей на голове, я вот думаю, не зря ли затеяла всю эту историю…

– Ну что вы! Это так оригинально.

– Да? Вы, правда, так думаете? Потому что я голову себе сломала, как же сделать спектакль, связанный с учебой. И вот нашла пьесу одного американца.

Она с сомнением и беспокойством заглянула в лицо Стелле. Та попыталась успокоить ее и ласково сказала:

– Том будет готов, не волнуйтесь. И все получится великолепно.

Она прошла мимо сына и на ходу бросила:

– Будет у тебя твой костюм. Обещаю.

Том пожал плечами и пробурчал:

– Если бы проблема была в этом!

Стелла припарковала грузовик перед комиссариатом и велела собакам сидеть в кузове.

– Ждите меня здесь и ни с места! Не вздумайте выскакивать и бродить по проезжей части. Мне без этого хватает неприятностей.

Силач и Полкан, повизгивая, недовольно свернулись калачиками в кузове, преодолевая желание мчаться вслед за хозяйкой.

На фронтоне комиссариата красовалась надпись: Министерство внутренних дел, комиссариат полиции, Республика Франция, Свобода, Равенство, Братство.

– Если бы, – с горечью пробормотала Стелла, шагая длинными ногами через две ступеньки.

Она толкнула дверь и вошла в большую комнату с грязно-желтыми стенами. На потолке светились прямоугольные неоновые плафоны, у стенки диванчик из искусственной кожи, две деревянные скамейки, на стене плакаты: «Внимание, алкоголь», «Внимание, каннабис», «Ваш сын принимает наркотики. Как поговорить с ним об этом?» «Публичное собрание о помощи жертвам насилия», Декларация прав человека и стишок, написанный красивым курсивом в виньетке из розовых и голубых цветов: