во-первых, очень странно различиями оправдывать неравенство и угнетение. А во-вторых, эти различия не так принципиальны, как их видела преимущественно мужская наука почти всё время до приблизительно второй трети двадцатого века. Биологоредукционистский аргумент подробно разоблачает, например, Рэйвин Коннелл в четвёртой главе книги «Гендер и власть»[37], анализируя работы «вульгарной социобиологии», в которых закономерности из мира животных бездумно переносятся на социальную сферу, а корреляции лёгкой логической манипуляцией превращаются в причины. Она, среди прочего, приводит в пример книгу «Неизбежность патриархата» Стивена Гольдберга, в которой автор на основе разницы в гормонах пытается объяснить разделение труда и патриархальный режим. Якобы, в ситуации открытой конкуренции гормональный уровень мужчин позволяет им проявлять агрессию и уверенность в борьбе за более выгодные места, а гормональный уровень женщин подсказывает им отказаться от изнурительной борьбы и сосредоточиться на домашних обязанностях. Но дело в том, что такой ситуации открытой конкуренции между мужчинами и женщинами, о которой пишет Гольдберг в 1973 году, никогда не существовало; даже то, что она существует сейчас, можно сказать с большой натяжкой. «Значительно более сложная подмена производится на более ранней ступени рассуждения, а именно: от среднестатистических различий концентрации гормонов Гольдберг переходит к категориальным различиям социального поведения», — пишет Коннелл, — «Не может внушать доверия рассуждение, исходящее из небольшого массива данных, которые свидетельствуют о небольших средних различиях, тогда как значительный массив данных говорит о значительных пересечениях показателей». Иными словами, мужчины и женщины гораздо больше похожи между собой, чем различаются; общество усугубляет некоторые из средних различий, потому что к моменту формирования научного знания западные общества подходят с уже сформировавшейся субординацией по половому признаку; многие исследователи науки указывали на то, как учёные бессознательно фокусировались на отличиях, а не сходствах между полами, увеличивая разрыв и укрепляя неравенство. В современной физиологии нет свидетельств настолько мощной степени определения разницей в гормонах персоны её характера и когнитивных способностей, как мысль об этом распространена в патриархальном представлении о полах.

Итак, мы живём внутри режима доминирования, где одни мужчины стоят в иерархии выше других мужчин и все мужчины стоят выше женщин; этот режим сложился исторически и социально сконструирован. Наверняка каждый знает много конкретных семей, сообществ или структур, где женщина рулит мужчинами; но мы говорим о наиболее общих системах «пол-гендер», внутри которых складываются типы маскулинности и феминности. И если существование гегемонной маскулинности очевидно (она отстраивает себя от всех женщин и, по мысли Коннелл, консервативной и подчинённой маскулинностей), то среди разных типов феминности, о чём пишет Коннелл, не существует гегемонного типа.

Такой режим не может действовать сам по себе, он размещается в человеческих телах и оказывает влияние на их самоощущение и отношения между ними. Давайте проследим, что именно патриархат делает с людьми. Он реализуется через норму (набор ценностей, правил, жизненных сценариев), нарушение которой грозит разными последствиями и санкциями. «Но патриархат укоренен еще глубже — он определяет наши мысли и чувства, то, как мы воспринимаем других людей и судим о них, влияет на наши желания, отношения и мир, в котором мы живем», — пишут Гиллиган и Снайдер. — «Между двумя этими аспектами, культурным и психологическим, часто существует напряжение: мы бессознательно усваиваем и реализуем те установки, которым на сознательном уровне всячески противостоим». Да, мы выяснили, что это режим, главными выгодоприобретателями которого является группа мужчин. Но кажется странным объяснять существование настолько тотальной системы доминирования простым желанием мужчин обладать властью и ресурсами. К тому же — и это такой секрет полишинеля о патриархате — большинство мужчин в патриархатных обществах не обладают почти никакой структурной властью и носят не самые большие привилегии; они компенсируют это как раз властью в семье. Снайдер и Гиллиган в начале книги предполагают, что должна существовать какая-то психологическая задача, которую патриархат решает, помимо простого сохранения привилегий тел у власти, — и в этом причина того, что нам до сих пор приходится с ним бороться. Интересно, что с точки зрения эволюции (а, как мы помним, ярыми сторонниками гендерных иерархий в 18, 19 и 20 веках были как раз эволюционисты и социал-дарвинисты) патриархат представляется угрозой для человечества, потому что, как пишет антропологиня Сара Хрди[38], «патриархальная идеология, вращающаяся вокруг женского целомудрия и продления и приумножения наследования по мужской линии, подорвала многовековой обычай ставить во главу угла благополучие детей».

Так что же это за психологическая задача? «Почему патриархат ещё существует?» начинается с описания двух историй. В первой мальчик жертвует многолетними близкими дружескими отношениями с другим мальчиком, к которому он сильно привязан, когда выясняется, что тот гей; но существенно даже не это, а то, когда это происходит — в 10 классе, когда «мальчикам уже не полагается иметь лучших друзей и в особенности таких, кто нарушает законы любовных отношений». Вторая история — про девушку, которую изнасиловал друг; и хотя сам факт насилия им не отрицался, она чувствовала, что знакомые, преподаватели и вообще атмосфера вокруг подталкивают её молчать, «смириться с этим, не гнать волну, не портить Тому жизнь». Героями обеих историй рулит призрак патриархата, системы, которая, с одной стороны призывает особь мужского пола отделять разум от чувств и не думать о том, что он чувствует, а особь женского пола — притвориться, что она не знает того, что она на самом деле знает. «Адам <…> не поддался своему порыву сохранить подлинно глубокие отношения с Олли, а Джеки на какое-то время уступила давлению, не стала „гнать волну и портить Тому жизнь“, отказавшись говорить о том, что признал сам Том: он действительно изнасиловал ее. Воздействовавшие на них силы — извне и изнутри — принудили их пожертвовать отношениями, предав любовь или заглушив собственный голос, поддержав иерархию, в которой натурал выше гея, а мужчина выше женщины». Примерно так авторки описывают тот самый психологический механизм патриархата: он вынуждает тела отказываться от любви во имя встраивания в иерархию, «он оберегает нас от уязвимости, связанной с любовью, а тем самым и от утраты».

Как происходит усвоение этого психологического механизма? Он вообще не естественен для человеческого вида с его стремлением к открытому общению, трансляции чувств и налаживанию связей. Отвечая на этот вопрос, авторки опираются на исследования того, как происходит взросление мальчиков и девочек в западных обществах[39], и обнаруживают, когда и как происходит этот внутренний разрыв, когда тело чувствует удар дисциплинирующей нормы, прикладываемой к нему: у девочек позже (в подростковом возрасте), у мальчиков раньше (уже в 4–7 лет), а затем ещё раз, в период окончания школы. Тогда «женственность