Когда я выгребаюсь из метро — вижу на мобильнике четыре пропущенных от Назарова. Пятый в процессе сбрасываю уже своей рукой. Потерпит десять минут.

У дома, в котором Назаров арендует студию, я встречаю Наташку, нашего сменного гримера, мать-одиночку, не очень-то замороченную своим статусом. Стоит, курит.

— А ты чего здесь делаешь? — я припоминаю её расписание, и вообще-то у Натальи еще отпуск должен быть, три дня, до среды…

— Да так… — Наталья лукаво улыбается, — говорят, Назаров бомбического мужика себе для пятничного эфира подцепил. Должен сегодня приехать, обсудить детали. Вот я и приперлась посмотреть. Аленка в школе, могу себе позволить.

Дэн редко приводит гостей в обход меня, обычно именно я занимаюсь обзвоном и уламыванием интересных для Дэна личностей, которых он хотел бы заполучить для еженедельных пятничных эфиров «со знаменитостью», но все-таки я была у мамы, и мне было не до дел, так что новых гостей я воспринимаю как должное.

Новость о крутизне нового гостя я воспринимаю скептически. Мне лично все эти «бомбические мужики» до лампочки. К нам даже Маликов как-то приходил. А мужики... У меня теперь двое «бомбических» есть по соседству, бегай от них теперь, бойся, что выплывет наружу в их памяти та безумная дискотека. И все-таки права была Алинка: цвет волос очень меняет восприятие тех, кто на тебя смотрит. Вот сейчас, с моим родным цветом, есть шанс, что меня все-таки не узнают. А земля под моими ногами все равно слегка дымится.

— Нат, — я останавливаюсь у тяжелой подъездной двери, — а тебе разводиться не страшно было?

— Страшно, — пожимает плечами Наташка, — только терпеть закидоны Ермакова и дальше я была не согласна. Я у себя одна. И у Аленки тоже. А ты чего спрашиваешь-то, Насть?

Я сбегаю от этого вопроса, притворившись, что нырнула в подъезд раньше, чем расслышала.

Место для студии Дэна когда-то нашла я. Я же уломала хозяина той квартиры сдать её именно нам, у него были и более спокойные варианты квартирантов, чем какие-то там «видеоблоггеры». И место для студии было самым подходящим — не так далеко от центра, очень удобно для приглашения каких-нибудь гостей эфиров. Да и места в шикарной четырехкомнатной квартире нашлось буквально для всего. Просторная кухня, естественно, отдана во властвование Дэну, это его царство, в котором без него и вилку подвинуть нельзя.

В соседствующей с кухней комнате, с убранной для удобства съемок стеной, устроены оператор, монтажер и звуковик со всем их огромным количеством оборудования. Остальные комнаты распределены «по потребностям», среднюю — отдали бухгалтерии в лице приходящей Людочки и Олечки, занимающейся какими-то ежедневными мелочами, еще одну поменьше выделили под гримерную, и самую маленькую и дальнюю по расположению от входной двери — пожертвовали секретарю. То есть мне.

Дверь в бухгалтерию закрыта, и оттуда доносится хихиканье — Людочка сегодня на месте и явно рассказывает своей подружке что-то интересное. Очень интересно — что именно? Когда я прохожу мимо — меня снова начинает тошнить. Если бы я не дорожила памятью о вкусных коричных булочках Эмиля Бруха — я бы поддалась этому порыву. Но вот еще, расставаться с этой вкуснятиной из-за какой-то гадюки!

Я слышу шум и ругань в гримерной, Назаров готовится к эфиру, и треплет нервы своими бесконечными придирками гримерщице Маше. Терпит она его только из-за того, что он хорошо платит. Ну, что ж, его внимание занято, поэтому я могу без особых трепетаний пройти мимо раскрытой двери гримерки.

Увы, не все так проходит, как мне хочется.

— Настя! — голос Дэна настигает меня уже у самой двери. Приходится остановиться. Нацепить на губы самую стеклянную из моих улыбок. Развернуться.

Ради меня его величество даже вышел из гримерки. Белый фартук на голом торсе — по понедельникам у нас эфиры топлесс. Фартук сидит отлично. Плечи — тоже, что надо, спасибо антифитнесу, кроссфиту, и всему остальному, чем Дэн занимается, чтобы оставаться в форме. Жаль, что я не могу спустить кожу с этого мерзавца.

Господи, как же больно…

Я даже не понимаю, как мне сейчас дышать.

— Ты опоздала, — прохладно и невозмутимо сообщает мне Дэн. Будто бы это он на меня сердится и дает мне повод одуматься. И маленькая виноватая девочка, живущая в моей груди, начинает тихонько хныкать. Только черта с два я на это еще поведусь. В этот раз ему не удастся сделать вид, что у нас все хорошо, это я сама себе проблемы придумала.

— Я подавала на развод, Денис Викторович, — я скрещиваю руки на груди, игнорируя его тон, — а в метро не слышала звонка. Можете меня оштрафовать за опоздание.

Я почти по-армейски четко разворачиваюсь и ухожу в свой кабинет. Опускаюсь на свой стул, включаю компьютер, прикрывая глаза.

Заявление. Нужно написать заявление на увольнение и выбить себе право уйти сейчас.

— Где ты ночевала? С кем? — дверь за моей спиной сердито стукается об косяк второй раз.

И развернувшись, я наблюдаю его светлость Дениса Викторовича багровым от гнева.

— У тебя сейчас тоналка потечет, — холодно замечаю я и отворачиваюсь к прогружающемуся ноутбуку.

И пусть в том, что я ночевала у Алинки и даже договорилась с ней на временное использование её жилплощади как своей — нет ничего криминального, отчитываться Назарову я точно сейчас не буду.

— Где! Ты! Ночевала? — Назаров резко дергает мой стул за подлокотник, заставляя его развернуться вместе со мной. — Ты моя жена, Настя, не забыла?

А ты, ты не забыл? Видимо, Людочку трахал, чтобы память прояснить?

— Твоя жена я не до конца жизни, — парирую я, снова скрещивая руки на груди. От злости Дэна хочется защититься хоть чем-то. Он натурально кажется мне неадекватным.

Пальцы Назарова стискивают мой подбородок. Он буквально заставляет меня встретить его взгляд напрямую.

— Я спрашиваю в последний раз, — тихо рычит он, — где?

Угрожающе. Аж мороз по коже идет.

Нет, он не поднимал на меня руку, ни разу за пять лет нашей совместной жизни. Но…

Я могу припомнить несколько случаев, когда до этого почти доходило. Не доходило, потому что я отступала, и он спохватывался. Извинений я не дожидалась в этом случае, разумеется. Потому что предполагалось, что я виновата и сама его до такого довела.

— Спрашивай с Людмилы, — устало отрезаю я, выдерживая яростный взгляд Дэна, — ведь именно с ней тебе приятней исполнять супружеский долг, не так ли?

Вот он — тот самый момент, когда колет в кончиках пальцев, когда ощущаешь, что до самого паршивого исхода остается совсем немного, всего лишь какая-то паршивая горстка секунд.

Только сегодня я отступать не хочу. И если он только поднимет на меня руку — прокатится до ментовки, возьмет себе отпуск суток на четырнадцать. Вот его подписчицы-то опечалятся.

Пальцы Назарова разжимаются, я буквально слышу, как он поскрипывает зубами, заталкивая свой гнев поглубже.