Катон и Макрон переглянулись.

— Нарцисс? — переспросил Катон.

— Да, командир.

Макрон обреченно вздохнул.

— А вот и неприятности.

— Он сказал, почему желает, чтобы мы сначала доложились ему? — спросил Катон.

— Нет, командир. Мне более ничего не было сказано. Только то, что следует настоять на том, чтобы вы пришли немедленно.

— Мы еще даже не одеты подобающим образом.

Гвардеец на мгновение задумался.

— На этот счет я не имею приказаний, командир. Мне было лишь приказано немедленно доставить вас к Нарциссу.

Макрон сложил руки на груди.

— А если мы решим не идти, пока не будем готовы?

Гвардеец ткнул большим пальцем себе за плечо.

— На этот случай я привел с собой свое отделение, командир. На улице ждут семеро ребят. Будет лучше, если мне не потребуется звать их в дом на глазах у твоей жены и сына.

Макрон гневно глянул на гвардейца.

— Она мне не жена. Она рабыня.

— Премного благодарна, господин, — раздраженно пробормотала Петронелла, закатывая глаза.

Катон встал с ложа.

— А мальчик — мой сын. Понял?

— Да, командир… виноват, командир.

— Ладно, хорошо, мы идем. Подожди в коридоре.

На лице гвардейца появилась растерянность.

— В чем дело?

— Мне было приказано не спускать с вас глаз, командир. Похоже, императорский вольноотпущенник не уверен в том, что вы желаете с ним увидеться.

— Представьте себе, — буркнул Макрон. — Во имя богов, и с чего бы ему так думать? Быть нам таким другом все эти годы и все такое.

Катон решил не реагировать на сарказм его друга.

— Хорошо, тогда хоть обуемся. Петронелла?

— Хозяин?

— Отправь письмо сенатору Семпронию о том, куда мы направляемся. Если будут какие-то, гм, последствия, тогда доставь Луция к сенатору. Там ему безопаснее будет.

— Да, хозяин.

— Что ж, Макрон, пошли, повидаемся с нашим старым приятелем Нарциссом.

Императорский вольноотпущенник выглядел изрядно старше, чем тогда, когда Катон видел его в последний раз. Казалось, это невозможно, но он еще сильнее исхудал, туника висела на нем будто на деревянной вешалке. Подвижные темные глаза еще глубже запали в глазницы, редкие волосы на морщинистой коже на голове стали совсем седыми. Когда двое посетителей вошли в его кабинет, он сидел за рабочим столом, ссутулившись. Катон и Макрон уселись на табуреты напротив, не дожидаясь приглашения.

— Чувствуете себя как дома, почему бы и нет?

— Вполне справедливо, учитывая, что ты вытащил нас из моего, — ответил Катон. — Попросил бы чего-нибудь освежиться, если был бы уверен, что это можно безопасно есть и пить.

Нарцисс едва улыбнулся.

— Хорошо снова видеть рядом с собой двух союзников, которые настолько тебе доверяют. Особенно в нынешнее непростое время.

— Союзников? — переспросил Макрон, попытавшись усмехнуться.

— Называйте как хотите, но мы трое клялись служить императору и хотя бы в этом сходимся: блюдем свою клятву. О многих и такого сказать нельзя. Особенно об этой хладнокровной гадюке, Палласе.

Нарцисс сложил ладони и хрустнул суставами костлявых рук.

— Вчера вечером вы оба рисковали. Войдя в город и отправившись домой, а не прямиком во дворец.

— Я хотел увидеть сына, — безразлично ответил Катон. — Думал, что визит во дворец подождет до утра.

— Твои отеческие чувства похвальны, префект Катон, но с политической точки зрения правильнее сначала исполнить долг. Тебе повезло, что опцион городской стражи сообщил о вашем прибытии одному из моих людей и я первым узнал об этом. Отделение, которое я послал за вами, было мерой не столько принуждения, сколько защиты.

— Нам полагается быть благодарными? За приказ явиться, не имея времени ни вымыться, ни переодеться?

— Тебя бы больше устроило оказаться опрятным трупом? — спросил Нарцисс, холодно поглядев на Катона. — Да, Катон, тебе следует быть благодарным. Теперь у тебя есть шанс предстать перед императором, а не пасть от кинжала одного из агентов Палласа, как только он узнает, что ты в Риме.

— И с чего бы ему прилагать такие усилия, чтобы убить нас? — спросил Макрон. — Мы никуда нос не совали, просто воевали в Британии. Наверняка мы его уже не интересуем, так?

Нарцисс не сдержался и насмешливо фыркнул.

— Для начала ему бы ничего не стоило особых усилий обоих вас убить. Слово на ушко одному из его подручных — и ты бы оказался в сточной канаве с перерезанным горлом. Во-вторых, вы оба осведомлены о том, что можно было бы назвать государственными делами несколько больше, чем вам хотелось бы. По крайней мере, покуда жив Клавдий. Когда он умрет, все изменится. Старые тайны умрут вместе с императором, то, что было опасно знать, потеряет свое значение. Конечно же, вражда и счеты не окончатся, и, боюсь, Паллас именно тот человек, который предпочитает блюдо мести холодным. Холодным, как могила. Я бы очень посоветовал вам быть начеку обоим.

— Мы, безусловно, тронуты твоей заботой, — еле заметно наклонив голову, ответил Катон. — Однако мне любопытно, зачем все-таки ты притащил нас сюда в столь ранний час и в такой спешке.

— Как я уже сказал, ради вашего же блага, — ответил Нарцисс. Он внимательно поглядел на Катона, и тот слегка вздрогнул, с удивлением заметив на лице секретаря императора жалость.

— В чем дело, Нарцисс? Какую грязную работу ты придумал для нас на этот раз?

Нарцисс дернулся как от пощечины. Мгновение сидел неподвижно, а затем поднялся со стула и обернулся, глядя в арчатое окно с видом на Форум. Там уже сновали обитатели города.

— Я знаю, что вы оба меня презираете. В этом смысле вы не одиноки.

Макрон кашлянул.

— И кто бы мог подумать?

Нарцисс не снизошел до реакции на эту колкость, просто сложив костлявые руки на груди и глядя в окно. Затем он продолжил:

— Что бы вы обо мне ни думали, я делаю то, что обязан, для того чтобы защищать Рим. Империя несовершенна, но она единственная сила, удерживающая порядок в жестоком и варварском мире. Люди, живущие в ее пределах, нравится им это или нет, избавлены от непрерывной череды завоеваний и дикарской жестокости от рук сменяющих друг друга деспотов. Рим избавляет их от этого, по крайней мере чтобы они могли жить, растить детей, возделывать землю и существовать в этом мире, не оглядываясь постоянно, не движется ли на них очередное войско дикарей, которые будут убивать, насиловать и грабить. И в то же время все, что есть у нас в Риме, зависит от мира и процветания во всей империи. Она будто сложное механическое устройство, какие любят мастерить александрийцы. Сложное сочетание частей, работающих вместе. Моя работа и обязанность в том, чтобы этот механизм работал настолько гладко, насколько это возможно, поэтому время от времени я обязан удалять и заменять некоторые его части.