баскетболисты замедляли бег, переглядывались, пожимали плечами и разводили руками – вот черт! – когда судья назначал штрафной за ошибку. Игроки поднимали ладони, показывая, что могут принять мяч, забивали голы, изменяли ход игры, собирались командами, чтобы обсудить стратегию, а я теряла тебя из виду за спинами сокомандников, снова отыскивала тебя глазами и переводила взгляд на стену, чтобы вспомнить, кто сейчас ведет. В зале царило возбуждение, Эд, и я, пристукивая ногой по трибунам, чтобы окружающий шум не казался таким оглушительным, наслаждалась происходящим, пока мой взгляд не упал на часы, которые показали мне, что прошло, черт возьми, всего каких-то пятнадцать минут. Я, шумно выдыхая воздух, мечтала, чтобы все поскорее закончилось, потому что флажок внезапно превратился в штангу, которую я больше не могла поднять. Только пятнадцать минут – как такое возможно? Я еще раз взглянула на часы, чтобы убедиться наверняка, и Джоан с улыбкой перехватила мой взгляд.

– Да-да, – сказала она, – матчи длятся целую вечность. Словно без конца читаешь словарные статьи для глаголов «торопиться» и «ждать».

Ты уже довольно давно пропал из поля зрения, и когда я вновь тебя обнаружила, мой мозг спросил: «Зачем ты смотришь на этого парня? Кто он? Почему именно он, а не кто-то другой?» Я крайне нелепо выглядела в этой обстановке. Как будто яблоко решило поучаствовать в выборах в конгресс или на багажник для велосипеда натянули купальник. Мне казалось, что меня откуда-то вырезали и по ошибке вставили на фон, который мне совсем не подходит, – это было ясно сразу, во всяком случае мне хватило пятнадцати минут. Я ощущала себя Дини Франсис в фильме «Полночь на подходе» или Энтони Берном, который сыграл Джексона Каменная Стена в картине «Только через мой труп». Им эти роли совершенно не подходят – режиссер оплошал. У меня в ногах лежал тяжеленный рюкзак с несделанными уроками и книгой Роберта Колсона, которую мне наконец-то вернул Эл, и я гадала, стоит ли тащить все это на командную вечеринку, которая, судя по бесспорному лидерству «Бобров», была неизбежна. И куда девать флажок на пластиковой палке? Вы их что, сжигаете? Почему на вечеринки никто не приходит с флажками? Что вообще я забыла в спортзале, в который никогда особо не стремилась? Там ведь даже не продавали кофе, а я мечтала, нет, жаждала выпить пару чашек и была готова оглушить чью-нибудь изможденную маму, чтобы забрать себе ее термос. Но бежать было некуда: окна, расположенные слишком высоко, были наглухо закрыты, под ногами у меня валялись крошки печенья и кусочки грецкого ореха, мне на плечо неожиданно прилег брат Кристиана, а Джоан весело болтала с чьей-то мамой на другом конце трибуны. Мне пришлось остаться на месте. Мне казалось, что я почти все это время молчала, но постепенно от крика я осипла, и появилось жжение в горле. Я ушла в себя, а когда вернулась в реальность, ты снова помахал мне, и я надеялась, что ты, улыбаясь, не искал меня глазами, пока я, насупившись, скучала и смотрела совсем в другую сторону. Я, словно заложница, снова помахала флажком. Я болела за вас, и вы выиграли.

Наши победили со счетом миллиард – шесть, и в этом не было ничего удивительного. Наши победили, и теперь никто на Земле не будет знать нужды, и все обретут любовь и счастье, но если бы наши проиграли, то игрокам выцарапали бы глаза и бросили бы их голые тела на раскаленные угли или в стаю ядовитых змей. Но вместо этого в конце игры все радовались и обнимали даже незнакомцев – как в «Омегавирусе», когда Стив Стермайн изобрел спасительное лекарство. Самые теплые объятия, Эд, доставались тебе, пока ты совершал круг почета, а я осознавала, что должна была купить цветы, спрятать их и вручить тебе теперь, когда «Бобры» выиграли и, по мнению всех присутствующих – не считая скучающей в ВИП-зоне выпендрежницы, которая объелась печеньем, – спасли род человеческий. Я расстраивалась, что мне было так скучно на игре, но сейчас это прошло.

– Допоздна не гуляйте, – напомнила мне Джоан, когда толпа вынесла нас из зала.

Джоан пошла к машине, а я осталась ждать, пока воодушевленный удалец, который нашел себе новую девушку, выйдет из душа в окружении довольных сокомандников. Было уже довольно поздно. Я должна была остаться, и я осталась, хоть и знала наверняка, хоть и понимала, что ничто из происходящего меня не привлекает. Только когда девушки других игроков стащили флажки с палок, я поняла, что эти пластиковые прутья должны оказаться в мусорном ведре. Все девушки – и я вместе с ними – скрутили флаги трубочкой и сошлись на том, что матч прошел отлично, что мы от души повеселились и что такое мероприятие идеально подходит для вечера пятницы. Я ждала тебя, Эд, чтобы хоть как-то оправдать мои мучения, и минута, когда ты, поцеловав меня, сказал: «Я же говорил, что тебе понравится», была единственной частью всего дня, которая пришлась мне по душе. Я поцеловала тебя в ответ, ты закинул наши рюкзаки на свои прекрасные плечи, и у меня вспотели пальцы, которыми я держала свернутый флажок, и я не знала, куда деть руки, и мы пошли на парковку, чтобы вместе со всей командой поехать в Серрити-парк. Что мне оставалось делать? Я обдумала все так тщательно, как только могла, и поняла, что у меня не было выбора. Вы выиграли матч, мы выиграли матч, мы поехали на вечеринку, много пили, разожгли большой костер, и, когда было уже слишком поздно, я наконец осталась одна, и у меня не было выбора с тех пор, как я впервые увидела развевающийся флажок. Мы не могли сбежать с вечеринки, чтобы сходить в кино или просто поговорить наедине. В тот вечер для вице-капитана и его новой девушки это было непозволительно, и вот поэтому мы и расстались.

Этот игрушечный пикап очень похож на тот, в котором я сижу сейчас. Я поняла это только теперь. Мы с Элом трясемся в большом пикапе, и я пишу тебе, зажав крошечный пикап в свободной руке, а сидящий рядом Эл молчит, чтобы не мешать мне расстаться с тобой окончательно, и пытается понять, смогу ли я рассказать всю правду об игрушке, спрятанной у меня в кулаке. Все это чем-то напоминает мне экспериментальный мультфильм, который я смотрела на ежегодном мультфесте в «Карнелиане»: девушка в пикапе держит пикап, внутри которого еще одна девушка держит пикап и так далее. И эта девушка бросает тебя бесконечное количество раз. Но и этого недостаточно.

Кто может точно сказать, откуда берутся те или иные вещи? Когда в тот вечер мы добрались до парка, костер уже горел и со всех сторон слышались возгласы и гиканье. Скрючившись на заднем сиденье чьей-то тесной машины, мы целовались, хоть рядом с нами и сидел какой-то парень. Кажется, его звали Тодд, но это был незнакомый мне Тодд. Машина остановилась, и через лобовое стекло мы увидели диковинный ярко-оранжевый огонь, перед которым дрожали тени, будто в документалке про грядущий страшный день, когда солнце взорвется и роду человеческому придет конец. Но перед нами был всего лишь костер, вокруг которого бегали люди. Либо они уже напились, либо просто дали волю диким, неистовым чувствам. Наверное, по выражению моего лица было понятно, что все это кажется мне безумно красивым.

– Я же говорил, – произнес ты. – Я знал, что тебе понравится.

Ты поцеловал меня, и я постаралась убедить тебя, что ты прав. Мне хотелось, чтобы ты был прав.

– Получился бы отличный первый кадр, – согласилась я, глядя в окно. – Жаль, у меня нет камеры.

– Я же купил тебе камеру, – сказал ты.

– Слатертон тебе что-то купил? – спросил кажется-его-звали-Тодд. – На собственные деньги из собственного кошелька? Видимо, у вас все серьезно.

– У нас точно все серьезно, – ответила я и, перегнувшись через тебя, открыла дверь. Почему бы и не пустить новую порцию сплетен на этих выходных?

На небе виднелись звезды; казалось, что темнота забилась в угол и следит за нами, обдавая холодным воздухом. А мы укрылись под стеной жара, исходящего от костра. Когда ты выбрался из машины, собравшиеся встретили тебя раскатистым ревом: все хотели поздравить непобедимого вице-капитана. Две девушки принесли с собой плюшевую собаку, неуклюжую серую игрушку, которую мог бы подарить своим племянникам слишком добрый дядя. Собака оказалась талисманом команды соперников, и девушки бросили