вел ты, шурша шинами, проехала по луже. Я улыбнулась тебе, я любила тебя в ту минуту и прикусила губу, чтобы случайно не признаться в этом.

– Но это того стоило, – сказал ты.

Я поцеловала тебя.

– Будем считать это нашей первой ссорой?

Я снова тебя поцеловала.

– Какая ты вкусная!

Я усмехнулась.

– Ну вот ты и попробовал кофе со сливками и тремя ложками сахара.

– Ладно, если он правда такой на вкус, давай его сюда.

Я протянула тебе стакан. Ты отпил немного, потом отпил еще и моргнул. А потом сделал большой-большой глоток.

– Я же говорила.

– Господи боже.

– Нравится?

– Это…

– «Животворящий напиток» – так мы с Элом его называем.

– Черт возьми, какая вкусняшка. И плевать, что вкусняшка – гейское слово. Ой, прости, без обид, прости, пожалуйста. Вкусняшка! Господи! Очень похоже на печеньку. Это как если бы печенька занялась сексом с пончиком.

– Подожди, пока кофеин подействует.

– Я буду каждое утро пить кофе и кричать: «Мин была права, а я ошибался!»

Ты и правда прокричал эти слова. Интересно, произносишь ли ты их теперь по утрам, Эд? Не то чтобы мне было очень любопытно – я знаю, что ты этого не делаешь, – но я надеюсь, что эта фраза хотя бы возникает у тебя в голове. Возникает? Или нет?

– Так значит, – сказал ты, кивнув, когда я показала тебе, куда поворачивать, – ты покупала этот живительный напиток и Элу, когда вы с ним ездили в это странное место?

– Живо-творящий. Наверное, покупала. Мы всю ночь не спали, только так можно быть уверенным, что Эл будет бодрствовать в это время.

– И не только Эл. Чем вы занимались всю ночь?

– Он отвел меня на оргию.

Ты включил поворотник: щелк, щелк, щелк.

– Ты шутишь, правда?

– Я там переспала с кучей девушек. Только представь себе огромную оргию, в которой голые девушки занимаются друг с другом сексом. Я понимаю, что тебе, конечно, не хочется об этом думать, потому что ты гомофоб.

– Понятно, ты шутишь.

– А Эл переспал со всеми твоими бывшими, и они все сказали, что он им понравился больше, чем ты.

Ты толкнул меня – и я, вскрикнув, уронила на воротник капельку кофе. Она так и не отстиралась.

– Ты же знаешь, – сказал ты, – я никогда не знаю точно, шутишь ли ты, сердишься на меня или пытаешься выразить что-то другое.

– Знаю, Эд.

– Я не встречал ни девушек, ни парней, которые бы так говорили. Ты поэтому сказала, что все очень сложно?

Я взъерошила тебе волосы. Теплый кофе, который я пролила, впитывался в мою кожу. Но я не обращала на это внимания. Ведь тебе понравился кофе.

– Я ничего такого не хотела сказать, – ответила я. – Я тоже просто устала.

– Но сейчас полегче?

– Да, – согласилась я и сделала еще один глоток.

– И мне.

– Благодаря кофеину.

Припарковав машину, ты покачал головой.

– Нет, – сказал ты. – Ну или благодаря не только ему.

– Правда?

Ты продолжал качать головой.

– Думаю, есть и другая причина.

Ты был прав, Эд. Пока мы перебегали через дорогу к дверям «Шика и блеска», я держала зонт под мышкой, потому что мои руки были заняты стаканчиком кофе и твоей ладонью. «Шик и блеск» оказался открыт, и на этот раз витрина была украшена горящими витражными лампами, расставленными в ряд на красной лаковой скамейке в китайском стиле. Старая табличка «ШИК И БЛЕСК. ОТКРЫТО ТОЛЬКО ПО СУББОТАМ С 7:30 ДО 9:00. НИКАКИХ ИСКЛЮЧЕНИЙ» исчезла, и вместо нее на двери красовалась надпись «ОТКРЫТО. ХОТИТЕ – ВЕРЬТЕ, ХОТИТЕ – НЕТ». Внутри магазин напоминал дворец. Под потолком висели зонтики и чучела животных. На кровати, словно курильщики опиума, были рассажены манекены в цыганских нарядах, которые якобы подписывали старинные открытки неоправданно дорогими авторучками. На стенах были развешаны ковры, а пол был застелен обоями. Тут же, покуривая кальян и улыбаясь самому себе, отдыхал хозяин магазина в черном берете. И как только мы, смеясь, вошли в магазин, то сразу увидели на груде серебряных подносов «Уникальные рецепты из Тинселтауна». «Это судьба», – думала я, сияя и чуть дыша. Сейчас, конечно, я понимаю, что это была не судьба, а рок. По велению злого рока мы прочли один рецепт из книги, пришли в восторг, и я рассказала тебе обо всех своих мечтах. На улице вышло солнце – так же внезапно и словно по волшебству, как в португальском фильме про вампиров наступал рассвет и под звуки арфы начинали летать хохлатые птички. Но солнце скоро зашло за тучи, его хватило ненадолго – и вот поэтому мы и расстались, – но теперь, захлопнув эту книгу, чтобы вернуть ее тебе, я вспоминаю, как мы купили ее в «Шике и блеске», потому что, черт возьми, Эд, расстались мы не из-за нее. Я обожаю ее, я буду по ней скучать. И мне больно отдавать тебе эту мудреную книгу, благодаря который мы были вместе.

Солнце подмигнуло нам, и мы подмигнули ему в ответ. На улице стоял безупречный запах листьев, чистый воздух свободно проникал в наши легкие, и мы дошли до парка Бориса Виана, чтобы рассмотреть покупку. Это было волшебно. В такой ранний час парк стоял в безмолвии, и повсюду царило спокойное странное настроение, как в той сцене из фильма «Своими глазами», когда Питер Клей убегает от полицейских-близнецов, которые его допрашивали, и прячется за статуей, посвященной победе в какой-то войне, – крылатая женщина верхом на лошади, – и тут из кустов доносится шорох, и из них осторожно, тихо, медленно на росистую лужайку выходит единорог, и потом сюжет фильма переносится в какое-то незнакомое место. Тогда в парке Бориса Виана мне казалось, что может случиться все на свете.

Скамейки были мокрыми даже после того, как ты, проявив глупейшее рыцарство, попытался вытереть их своей прекрасной задницей, обтянутой джинсами. Ты сел на скамейку и нелепо проскользил от одного конца до другого. Тебя потряхивало от кофеина, который ты получил из своего первого в жизни настоящего кофе, а я смеялась над тобой, как дети смеются над мыльными пузырями. Но я все равно не хотела садиться на влажную скамейку, и мы, промочив ноги, дошли до раскидистой плакучей ивы. Мы шли через лужайку, и на траве оставался такой же пробор, какой ты иногда делаешь – то есть делал – в моих волосах, и вот мы оказались в зеленом сухом укрытии. Мы забрались под крону и, опустившись на колени, уселись на сухую листву и увядшую траву. Сквозь длинные ветки проникали только солнечные лучи, и никто не смог бы нас отыскать.

– Ух ты!

– Ага, – сказал ты.

– Идеальное место, – произнесла я, – и идеальная покупка. Идеально, Эд.

Ты посмотрел на солнечные блики, а потом перевел взгляд на меня и не отводил его так долго, что я почувствовала, как краснею.

– Да, – сказал ты. – А теперь объясни мне, зачем мы это купили.

– Ты не понимаешь?.. Но ты же, то есть мы же только что отдали за эту книгу пятьдесят пять долларов.

– Я знаю, – сказал ты. – И это нормально.

– Но ты не знаешь, зачем мы ее купили?

Ты все смотрел на меня, а твои руки всё тряслись после кофе.

– Чтобы порадовать тебя, – простодушно ответил ты, и у меня от этих слов вдруг перехватило дыхание. Мои руки застыли на обложке книги, которую я бросилась было открывать. Я оцепенела – так радостно мне было тебя слушать, и мне совсем не хотелось, чтобы ты замолкал.

– Мин, знаешь, чем я обычно занимаюсь в это время?

– Чем?

– Я имею в виду на выходных.

– Спорим, что в это время по субботам ты обычно еще спишь?

– Мин.

– Я не знаю.

Ты самым выразительным образом медленно повел плечами, словно пытаясь показать мне, что такое настоящая растерянность.

– На самом деле я и сам не знаю, – сказал ты. – Наверное, иду в кино или где-то гуляю. Вечером пью пиво у кого-нибудь на крыльце. Еще бывают матчи, вечеринки. Ничего особенного.

– Хорошо, что ты ходишь в кино.

Ты покачал головой.

– Я смотрю не такие фильмы, как ты, но дело в другом. Я не… Не знаю, как это выразить. Когда Аннетт спрашивает: «Что такого особенного в этой девушке?» – ответ всегда затягивается и превращается в длинный рассказ.

– Про меня можно написать целое сочинение.

– Но не такое, как мы пишем на занятиях. Я пытался сказать это еще в машине. Просто… посмотри на меня. Со мной такого никогда не случалось, когда я встречался с Джиллиан, с Эми, с Брианной, с Робин…

– Оставь список своих пассий при себе.

– Хорошо, – ты поднял взгляд и посмотрел на пару последних капель, которые вот-вот должны были навсегда испариться и поблескивали на ветках, словно