Позвольте мне кратко описать события минувших дней из моей жизни и достигнутые результаты. Весь процесс «душевного умирания» у меня занял примерно три года, на протяжении которых было очень больно, особенно тогда, когда те, кто верил тебе ещё вчера и обещал быть с тобой до конца, те, с кем ты вместе служил, предают и отворачиваются, веря лжи больше, чем даже своим глазам. Если ложь говорить достаточно часто, громко и уверенно, в нее будет легче поверить слушающим. Этим принципом и пользовался новый старший пастор. В один день он мог сказать служителю: «С тобой все в порядке!». А на следующее воскресенье отлучить от церкви и запретить с ним общаться другим под угрозой отлучения. Надо ли говорить о том, как подобные запреты влияют на семейные отношения? Думаю, это и так понятно.

Вот так произошло и со мной. Сначала вызвали на совет церкви и предъявили обвинение в непослушании, но так и не назвали каких-либо весомых фактов, доказывающих сам факт непослушания. Всего советов было пять. В итоге поставили на замечание, только вот замечание было каким-то странным. Собрали лидеров домашних групп и объявили только им «по секрету». Тем, кто удивился, почему вроде бы нормального служителя ставят на замечание без каких-либо конкретных замечаний, объяснили, что так надо, и решение обсуждению не подлежит, а только немедленному исполнению. Затем эта новость была направлена в международное служение, в котором довелось на тот момент участвовать. Приехали братья и честно сказали, что они не видят причин для постановки на замечание, тем не менее с должности сняли, вернее, попросили самому с нее уйти, дабы «не обострять». С каждым годом ситуация становилась все сложнее, давление все возрастало, старший пастор настаивал на том, чтобы я сам ушел из его церкви, с чем я не мог согласиться. Ведь церковь не принадлежит пастору, а принадлежит она Иисусу Христу, согласно Евангелию от Матфея.

… Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её; (Матф.16:18б)

Довольно много всего пришлось пережить в то время. И все это было не напрасно, так как продолжал формироваться характер, необходимый для будущего служения. В один день тучи сгустились очень плотно, казалось, лучшим выходом будет, если вдруг закончится эта сложная и тяжелая жизнь. Нет, мыслей о самоубийстве не было, просто тогда понял, что жить порой сложнее, чем умереть.

Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева? Зачем приняли меня колени? зачем было мне сосать сосцы? Теперь бы лежал я и почивал; спал бы, и мне было бы покойно с царями и советниками земли, которые застраивали для себя пустыни, или с князьями, у которых было золото, и которые наполняли домы свои серебром; или, как выкидыш сокрытый, я не существовал бы, как младенцы, не увидевшие света. (Иов.3:11–16)

А ещё в тот день я умер. Нет, не физически, а эмоционально. Было очень больно и плохо. Постоянная борьба с обидой и жажда справедливости могут измотать кого угодно. Да, в такие моменты почему-то забываешь о милости и хочется именно справедливости. Пусть мне достанется, но и они от наказания не уйдут! Вызвать огонь на себя и, если нужно, то погибнуть вместе с противником. Да, именно с противником. Неправильно? Да, неправильно, зато честно. И вдруг, в какой-то момент, вся боль, волнение, страх, смятение, жажда справедливого суда, все прошло, и я понял, что… умер. Мое ущемленное самолюбие и раненое сердце как-то одномоментно замолчали. Тишина… мир… и… покой. Ни горя, ни обиды, ни злости, ни жажды мести, ни разочарования, ничего больше не было в этом мире. Даже вспомнилась одна песня, слышанная в детстве, что «только которым в гробу – ничего».

С того момента восприятие окружающей действительности изменилось очень сильно, и это не могло остаться незамеченным участниками процесса. Новое восприятие методов воспитательной работы стало вызывать ещё больше усилий со стороны старшего пастора и его ближайшего окружения, состоящего на тот момент из двух преданных человек. И раздражало их более всего отсутствие реакции на их слова и действия. Если раньше они видели, как мне приходится сдерживаться, то теперь понимали, что их методы более не достигают цели. Если раньше приходилось переживать за свое доброе имя, втоптанное в грязь, то теперь это обстоятельство не волновало ни капли. Внутри был удивительный мир, даже осадка не осталось. Так прошли ещё почти два года, после упомянутых трех.

В какой-то день мне позвонил отлученный, и теперь уже бывший пастор, и попросил прощения за свое участие в откровенно сфабрикованном деле, направленном против меня. Ещё до того, как ответить на звонок, я вдруг осознал – у меня нет и тени неприязни или непрощения по отношению к нему. Мы потом даже как-то смеялись над моим статусом «поставленного на замечание», который был явно лучше и его статуса «отлученного». Давайте не будем забывать, ведь если проклятие незаслуженное, оно не сбудется.

Как воробей вспорхнёт, как ласточка улетит, так незаслуженное проклятие не сбудется. (Прит.26:2)

Тому пастору пришлось пройти свой путь к смерти, мне – свой. Думаю, что у каждого из нас он свой, порой неповторимый, но, несомненно, очень эффективный. Вот только при всех неприятных аспектах процесса умирания есть один удивительный – это воскресение. Пройдя эти стадии при жизни, мы становимся совершенно другими людьми. Наш характер не просто претерпевает изменения, он меняется кардинально. После этого не хочется искать своего, потому что своего больше нет, оно умерло, и ему больше ничего не надо.

В один из воскресных дней, стоя на служении в момент восхваления, я вдруг осознал, что мое служение в этой поместной церкви закончилось. Каким было мое служение, если меня от всех служений официально отстранили? А вот было, и было, несмотря ни на что. Как нашу домашнюю группу ни закрывали, как ни грозили, это служение осталось, хотя к тому времени большинство участников группы уже посещало другое поместное собрание. Ведь было нельзя общаться с поставленным на замечание под страхом постановки на замечание, вот и пришлось покинуть родное собрание. Хотя это была и не единственная, даже не основная, я бы сказал, причина. Так вот, прямо в тот момент я вышел из здания, где проходило собрание церкви и, недолго думая, отправился в то собрание, где уже были почти все участники нашей домашней церкви.

Мне известны случаи, когда в подобной ситуации христиане предпочитают остаться без собрания. Вот только делать