не мог вспомнить ни одной менты. Это несомненно была чужая, холодная воля, она пыталась проникнуть в него и сломать, утопить его разум в ужасе… Раз полоска, два полоска, уши лапы, хвост из воска… Орис закрыл глаза и Речь потекла сквозь него, слова, будто выжженные на внутренней стороне век, вспыхнули во тьме.

— Ас-та ра-ба-та ли-маас ва-арг, — выдохнул Орис. Он достаточно долго тренировался использовать обращающее заклинание на себе и знал, что через пару часов действие магии иссякнет и он снова примет человеческий облик.

Но пламя не охватило его. Тишина леса была оглушительна. Речь не действовала. Берегонт? Но как тогда он мог попасть под влияние чужой магии?

И тут раздался полный ужаса крик Камыша:

— Милсдарь, милсдарь помогите!

— Эй, грамотей, — раздался следом чей-то насмешливый голос, — выходи, тут твой дружочек ждёт не дождётся пока ты его спасёшь.

Ещё как минимум двое рассмеялись. От злости Орис отрезвел, туман в голове рассеялся и грамард откинув доски, встал. Оружия у него не было, но было кое-что получше — суеверие. Он собрал доски, те, на которых еще просматривались символы Изгнания, и полез наверх. Краем глаза он увидел их, у того самого большого могильного камня, трое, как он и думал, но не в плащах, а в лёгких, кожаных латах. Один держал Камыша, приставив нож к горлу. Бездарь был в полуобморочном состоянии и дёргаться не пытался, он закрыл глаза, и как показалось Орису, молился.

— А вот и твой друг, — сказал тот, который держал нож. — Смотри-ка, а он смелый.

Делая вид, что не обращает на них внимания, грамард аккуратно выложил доски, собрав большую часть пятиконечной звезды, поднял руки, как полагалось по ритуалу, осенил себя знаком ириган и опустился на колени. Тут должна была быть кровь и черное масло, а еще священник, но грамард был уверен, его неожиданные убийцы понятия не имеют, что он сейчас делает. Орис закрыл глаза и стал читать менту, громко, отчётливо и угрожающе, его голос всё возрастал, разбрасывая эхо меж верхушек сосен и верёз. Пока тяжёлые слова срывались с его губ, Орис прикидывал, протянет ли он до того момента, пока стемнеет? Тьма была лучшим другом суеверий, а еще ветер и собачий вой. Не успел он подумать об этом, как снова завыл пёс.

Послышались приглушённые ругательства и кто-то из троих стал ломиться в кусты. Орис открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть жуткую картину, лохматая и тощая псина, выскочив из-за камня, бросилась на спину того, который держал нож. Камыш даже понять ничего не успел, как его уже заливало кровью. Орис сорвался с места и кинулся на помощь. Но кровь была не бездаря, а горе-наёмника, пёс вцепился ему в ухо и почти оторвал его. Тот орал, крутился на месте и махал руками, но пёс, сжав челюсти, продолжал висеть.

Камыш в панике трогал шею и пучил глаза, но на нём была лишь маленькая царапинка.

Двое других уже бежали без оглядки.

Орис, пытаясь спасти неожиданного убийцу, сунул пальцы в рот и свистнул. Пёс, к его удивлению, разжал зубы и бросил добычу.

— Снимай рубаху, — крикнул Орис Камышу, но тот не понял и пришлось повторить: — Снимай рубаху, надо ему рану перевязать, а то кровью истечёт.

Камыш попятился и упрямо замотал головой.

— Вот еще! Он меня резать хотел!

Пёс тем временем лёг и принялся вылизываться, а покусанный, зажимая шею рукой, пытался отползти в кусты. Кровь обильно текла за ворот черной куртки.

— Эй, дружочек, — Орис присел на корточки рядом. — А я тебя знаю, виделись уже, вчера утром, у ворот. Вы там гернами прикидывались.

Грамард рассматривал наёмника и клял себя за глупость. Это же просто самоуверенные дураки с мечами. С чего-то они решили, что он лёгкая добыча, потому и доспехи на них лёгкие, кожаные. И никакого берегонта при них конечно же нет. Его дорисовало разыгравшееся воображение и животный ужас перед сказками о Псах Кхамира. Грамард тряхнул головой. То ли он поглупел от страха, то ли это место и правда пропащее. Складывалось всё очень скверно и хуже всего, что хвалёное Орисово чутье то и дело давало сбой, а все попытки использовать Речь проваливались. Как же так?

— Ты его знаешь? — спросил Орис у Камыша, тот пожал плечами.

— Видел пару раз этих троих в таверне у Риджа Джебеки, подумал — южане, а что мне иметь общего с заморскими?

— Почему решил что южане?

— Ну песни голосили не по-нашему, да и пили всё это красное — вино. Да и чего странного, им же Палата платит, значит милсдарь Девран нанял, а он южан любит, часто в столицу сплавляется.

— А когда они здесь появились?

Камыш задумался.

— Да вот уж как год примерно, тогда как раз брат Юдин помер, когда его провожали эти трое уже были здесь.

Орис посмотрел в лицо наёмника, тот кривился от боли, но взгляд не отвёл, лишь сжал зубы. На южанина он похож не был, слишком белый, а волосы тёмные и длинные, он их в хвост собирал и прятал под тонкую тканевую шапочку. Самый что ни на есть северянин, с той стороны Чандры. Там продавать свой меч было престижно и в наёмники без чести дело обычное, работа и работа, но этот смотрел так, что Орис усомнился и нахмурился. Трудно было не доверять самому себе, не привык он.

— Чего вам от меня надо было, — спросил Орис. — Может весточку от кого передать хотели?

Северянин ухмыльнулся.

— Ты или добивай или иди уже отсюда, пока другие чего передать не захотели.

— А среди тех, других, нет ли случайно бледного и худого мага, с черными венами на лбу?

Глаза наёмника вытаращились, такого вопроса он явно не ожидал и сильно испугался, а потому и головой мотал неубедительно.

Орис свистнул. Пёс тут же вскочил и навострил уши.

— Ты может с ним хочешь поговорить, — спросил Орис. — Мы тогда вас оставим.

Грамард выпрямился и поморщился, ноги затекли.

Пёс будто понимая его намерение запугать, приблизился и зарычал.

— Камыш, где там твоя лопата, копать все таки придётся.

— Стой, стой, — завопил наёмник, — плешивый нам заплатил, ну этот, из трактира. И не за тебя вовсе, а за этого, — северянин качнул головой в сторону Камыша. — Чтоб не болтал лишнего. Припугнуть, поколотить. Ты нам просто под руку попался. Хендрик наш грамотеев отчего-то невзлюбил, всё руки у него чесались взгреть твою самодовольную рожу.

Лицо Камыша побледнело еще сильнее, кровь ушла в пятки, стал он дышать часто, как лохматая