Я сделал вид, что рассердился и настоятельно рекомендовал им придерживаться моих указаний хотя бы на следующей неделе. Спустя несколько дней они мне позвонили и сказали, что у них не получилось следовать моему совету и соитие у них происходило по несколько раз на дню. Через год я узнал, что все так и осталось».

Калифорнийский сексолог-консультант Клод Фэррис показал мне описание случая из его практики, в котором он применял парадоксальную интенцию при вагинизме. Для пациентки, которая воспитывалась в католическом монастыре, соитие было строгим табу. Она пришла лечиться из-за сильных болей во время сексуальной близости. Фэррис рекомендовал ей не расслаблять генитальную зону, а, наоборот, напрягать мышцы влагалища так, чтобы ее муж не мог в него проникнуть. Спустя неделю они пришли и сообщили, что соитие впервые прошло у них без боли, и она больше не вернулась.

Итак, мы видим, что расслабления тоже нельзя добиться с помощью прямой интенции, однако мы можем прийти к нему с помощью интенции парадоксальной, то есть обратной. В работе Дэвида Норриса, моего ученика из Калифорнии, можно прочитать про следующий случай. В рамках одного исследования он должен был провести электромиографию испытуемых, чтобы измерить тонус их мышц в расслабленном состоянии. У одного из добровольцев стрелка электромиографа стабильно указывала на 50 микроампер. Этот молодой человек так старался расслабиться (возможно, лучше сказать «выражал свое форсированное желание, гиперинтенцию»), что результат был обратным. Руководитель эксперимента потерял терпение и воскликнул: «Да вы, Стив, похоже, никогда не расслабитесь». Стив разозлился и выдал: «К черту это расслабление! Если хотите знать, мне вообще на него плевать!» В тот же миг стрелка электромиографа упала с 50 на 10 микроампер, причем так быстро, что Норрис сначала подумал, что возникли проблемы с электричеством.

Воля к смыслу

Как мы говорили, психоанализ игнорирует не только соматогенез, но и ноогенез невротических заболеваний. Неврозы необязательно должны быть вызваны эдиповым комплексом или комплексом неполноценности — они могут корениться в духовной проблеме, в конфликте совести или экзистенциальном кризисе.

Психоанализ познакомил нас с волей к удовольствию, основой принципа удовольствия, а индивидуальная психология рассказала нам про волю к власти в форме стремления к признанию. Однако есть еще что-то, имеющее в человеке более глубокие корни, и я называю это волей к смыслу — его борьбу за наилучшее осуществление смысла его бытия.

Разве человек изначально не стремится к счастью? Не признавал ли это сам Кант, добавляя, что человеку стоит стремиться и к тому, чтобы быть достойным счастья? Я бы сказал, что человек в итоге хочет не столько состояния счастья, сколько основания быть счастливым. Как только у него есть это основание, то счастье и удовольствие возникают автоматически. В клинической практике мы часто наблюдаем, что концентрация внимания не на основании для счастья, а на чем-то другом не дает мужчинам с импотенцией или женщинам с фригидностью стать счастливыми. Из-за чего же это происходит? Из-за фиксации внимания на самом счастье, самом удовольствии. Как же прав был Кьеркегор, говоря, что дверь к счастью открывается наружу, а для того, кто пытается ломиться внутрь, она только крепче закрывается.

Как это объяснить? На основании своей воли к смыслу человек стремится найти его и осуществить, но он также хочет встретиться с другой человеческой формой бытия, полюбить «ты». И то и другое — осуществление смысла и встреча с «ты» — дает человеку основание для счастья и удовольствия. У невротика же это первичное стремление сворачивает со своего пути и превращается в стремление напрямую к счастью. Вместо того чтобы удовольствие оставалось тем, чем оно должно быть, а именно эффектом (побочным эффектом осуществленного смысла и встречи с «ты»), оно становится целью форсированной интенции, гиперинтенции. Удовольствие превращается в единственное содержание и предмет внимания. Но в той мере, в которой невротик беспокоится об удовольствии, он теряет из виду его основание. Тогда эффект в виде удовольствия не может произойти.

Что касается расхожего мнения о самореализации, осмелюсь утверждать, что человек может реализовать себя лишь в той мере, в которой он осуществляет некий смысл. Императив Пиндара, согласно которому человек должен стать тем, кем он всегда был, требует дополнения, которое я вижу в словах Ясперса: «Человек становится тем, кто он есть, благодаря занятию, которое он сделал своим». Подобно бумерангу, возвращающемуся к охотнику лишь в том случае, если он не сбил дичь, к самореализации стремится лишь тот, кто потерпел неудачу в реализации смысла, а возможно, даже и не нашел смысла, который надо было осуществить.

Это касается также воли к удовольствию и воли к власти. Но если удовольствие — побочный эффект при осуществлении смысла, то власть становится средством для достижения цели, если осуществление смысла связано с определенными общественными и экономическими условиями и предпосылками.

Когда человек стремится к эффекту удовольствия, когда он ограничивает себя лишь средством для достижения цели, именуемой властью? Воля к удовольствию или воля к власти утверждаются в человеке лишь тогда, когда воля к смыслу в нем оказывается фрустрированной. Иными словами, принцип удовольствия не менее, чем стремление к признанию, является невротической мотивацией. Вполне объяснимо, что Фрейд и Адлер не разглядели первичное для человека стремление к смыслу, ведь они развивали свои теории, опираясь на невротиков.

Мы более не живем в век сексуальной фрустрации, как во времена Фрейда. Наш век — это век экзистенциальной фрустрации. Больнее всего она бьет по молодым людям. «Кто актуальнее для сегодняшнего молодого поколения, — спрашивает Бэкки Лит, главный редактор студенческой газеты Университета Джорджии, — Фрейд или Адлер? У нас есть противозачаточные таблетки, которые освобождают нас от последствий удовлетворения потребности в сексе — у нас больше нет медицинских причин подавлять себя в сексуальном отношении. У нас также есть власть — достаточно взглянуть на американских политиков, которые трепещут перед молодым поколением, или на движение хунвейбинов в Китае[40]. Франкл говорит, что сегодня мы живем в экзистенциальном вакууме и что он проявляется прежде всего в виде скуки. Скука — это звучит по-другому, не так ли? И довольно знакомо, правда? Или вы не знаете людей, которые жалуются на скуку, хотя им достаточно протянуть руку и взять все, что им нужно, включая секс и власть, о которых писали Фрейд и Адлер?»

Сегодня все больше пациентов обращаются к нам с ощущением внутренней пустоты, которую я назвал экзистенциальным вакуумом, с чувством тотальной бессмысленности своего бытия. Было бы ошибкой предполагать, что речь идет о феномене, который распространен