Пауза. Я решила, что Шамиль не хочет это комментировать. Мы ехали молча.

Неожиданно для меня он проговорил:

– Кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет. Независимо от того – Ермолов это или Ельцин.

Я поняла, что мне лучше помолчать. Мы, москвичи, были подвержены античеченской пропаганде. Для нас чечен – это головорез. Режут головы людям, как баранам. Еще Лермонтов писал: «Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал». А вот рядом со мной сидит вполне красивый, мужественный Шамиль. От него исходит спокойная, властная и благородная энергия. Что мы о них знаем? У них своя правда, а у нас – своя. У нас «Отче наш», а у них «Аллах акбар». Как могут люди быть такими разными и такими одинаковыми одновременно?

Дорога была длинная, полтора часа пути. Ехать и молчать – тягостно. Я спросила:

– Нравится вам в Москве?

– Нет, – коротко ответил он. – Просто в Чечне нет работы.

– А какое у вас образование?

– Финансовая академия.

– Финансист не может найти работу? – удивилась я.

– Не платят, – объяснил Шамиль. – Дают смешные деньги. Кошку не прокормить.

– Сейчас везде так, – утешила я.

– Вот и приходится крутить баранку.

– А вы бы хотели остаться в Москве?

– Ни в коем случае.

– Почему?

– Я не люблю большие города, я люблю маленькие аулы. У меня дом у подножия горы. Родник бьет прямо из-под земли. Я провел воду в дом. У меня из крана течет минеральная вода. Это живая вода. А та, что в московских трубах, – мертвая.

– Почему? Ее очищают.

– Вот поэтому и мертвая. Из воды удаляют все микроэлементы. Яблоки в палатках обмазаны воском. Блестят и ничем не пахнут. Овощи в нитратах. Ваши куры пахнут рыбой. Вы не живете, вы выживаете.

– Сейчас весь мир так живет.

– А я так жить не хочу. И не буду.

«Хорошо тебе», – подумала я. И мне вдруг тоже захотелось к подножию горы: пить бульон из курицы, кормленной кукурузой и пшеном, есть мелкую сладкую натуральную клубнику, а не турецкую, облитую формалином.

– Вы женаты?

– Конечно.

– А жена с вами?

– Конечно.

– А у вас есть здесь друзья?

– Конечно.

– Чеченцы?

– В Москве большая чеченская диаспора. Мы общаемся и помогаем друг другу.

– Как евреи, – сказала я. – У евреев взаимопомощь записана в религию.

– Религия ни при чем. Просто мы не дома. Мы здесь, как в лесу… Недавно ко мне в машину села чеченка. Мы разговорились. Я ей сказал: «Если тебе понадобится машина – звони. Вот телефон. Я отвезу тебя куда надо, без вопросов».

– Молодая? – догадалась я.

– Двадцать шесть лет. Зовут Мадина. Но это не то, о чем вы думаете. Просто она в Москве одна. В Гудермесе осталась ее семья, мать и братья. В Москву она приехала на заработки. Как я.

– Позвонила? – спросила я.

– Позвонила на другой день.

– Понятное дело. Вы – красивый.

– Да нет. Она позвонила и сказала, что ей плохо. Надо срочно в больницу. Сообщила адрес съемной квартиры. Я подъехал. Вышла хозяйка и сообщила, что Мадине стало совсем плохо, они вызвали скорую, и Мадину отвезли в больницу. Сказала в какую.

Я поехал, поднялся в хирургию. Вышел хирург. Он мне не понравился. Совсем молодой, тощий, как дрыщ, в прыщах, волосы серые. Практикант. Я спросил, что с Мадиной, и сказал, что хочу ее увидеть. А он мне: «Больная в реанимации, спит после наркоза. Приходите завтра».

Я пришел завтра.

Появилась медсестра и сказала: «Больную отвезли на повторную операцию. Что-то там не так пошло, какие-то осложнения». Я спросил: «А что с ней было?» Она: «Апоплексия яичника». Я: «А что это такое?» Она: «Разрыв яичника. Как инсульт, только в животе».

Значит, кровь пролилась в брюшину. А этот дрыщ не промыл как надо. Практикант, что с него возьмешь.

Я сказал сестре, что хочу Мадину видеть.

Она: «Какой смысл? Больная спит после наркоза. Приходите завтра».

Я пришел завтра.

Возник опять этот дрыщ и сообщил, что Мадину перевели в другую больницу, № 41.

«Почему?» – «Потому что там больница более сильная, оснащенная техникой».

Я догадался: запороли девчонку и сбагрили умирать в другое место, чтобы не портить показатели. Смертельный случай в двадцать шесть лет произведет на начальство плохое впечатление.

Я посмотрел на практиканта. Он обосрался. Я хотел взять его за горло, но какой смысл? Вызвали бы милицию, а у меня документы не в порядке. Нет регистрации. Ваши чиновники умеют так все сделать, чтобы самим разбогатеть, а бедных ободрать до ребер. Мораль на нуле.

– А как Мадина?

– Приехал я в 41-ю больницу. Вошел в приемный покой. Смотрю, Мадина лежит на каталке. Привезли и бросили. К ней никто не подходит. Ясен пень: кто она такая? Чурка с улицы. Ни денег, ни сопровождения, кому она нужна? Умрет – никто не хватится.

Я подошел к Мадине. Она была в сознании, смотрела в потолок, покорно ждала. Как кролик.

Я сказал: «Дай мне телефон твоих братьев». – «Зачем?» – «Они должны приехать». – «Они работают. Я не хочу отрывать их от работы». Я сказал: «Братья на то и существуют, чтобы защищать».

Она продиктовала мне телефон. Я его запомнил. У меня хорошая память. Я все телефоны держу в голове.

Мимо меня прошла врачиха.

«Кто-нибудь может подойти к больной?» – спросил я довольно невежливо. Она ответила мне так же невежливо: «Здесь все больные, и все ждут». «Где находится главврач?» – потребовал я. «А зачем вам?»

Я не ответил. Пошел искать кабинет главврача.

Нашел. Кабинет оказался на третьем этаже. Главврач сидел на месте. Он был похож на хряка – с белесыми ресницами, с высокими ушами. Разговаривал по телефону: «Да, дорогой, да, мой хороший, не волнуйся, я создам тебе все условия, ты сможешь работать, у тебя будет отдельная палата, телевизор, холодильник. Конечно, дорогой, конечно, мой хороший. Жду».

Я стоял и ждал. Он положил трубку, поднял на меня тяжелые глаза. То ли перепил, то ли недоспал.

«Что вы хотите?» – хмуро спросил хряк. «В приемном моя знакомая, к ней уже три часа никто не подходит». – «Вы кто?» – «Никто». – «А вы откуда?» – «Из Чечни. Мою знакомую привезли к вам из 67-й больницы». – «Как фамилия?» – «Мадина Дудаева». – «Родственница Дудаева?» – насторожился главврач. «Да нет. У нас Дудаевых пол-Чечни». – «Понятно. Вы хотите, чтобы я все бросил и пошел в приемный покой?» – «Да. Хочу. Больной человек валяется там, как собака. И никакого внимания». – «У нас все в одинаковом положении. Если врачи не подходят, значит, заняты. У вас все? Я вас не задерживаю». – «Хорошо. Я уйду. Но я вернусь со своими друзьями, и вы нам все расскажете: в какой палате она лежит и какие у нее перспективы. Нам дорога жизнь Мадины, а вам ваша. Надеюсь, вы меня поняли? Тогда до встречи, мой дорогой, мой хороший».