Нео ждал меня. И что теперь делать с ним из-за моих поездок? Не посадишь же в рюкзак и не повезешь в другую страну? Хоть плачь, но придется попросить родственников приютить его.

…Вечером позвонил Донатас:

– Ты уже дома?

– Дома.

– А что делаешь?

– Уборкой занимаюсь. Завтра поеду к детям.

– А ко мне когда приедешь?

– Через два дня начну оформлять визу. Возьму на месяц в школе отпуск за свой счет и, если не передумаешь, приеду.

– Ты что, сдурела? Передумаю? Я жду.

«СДУРЕЛА» – КАКОЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЕ СЛОВО! Его можно сказать только своему человеку. Спасибо за это.

Я не позволяла себе мечтать о какой-то определенности в отношениях с ним. Чтобы не было больно при падении с небес на землю. Почему так случилось? Сблизило одиночество? Но одиночество Донатаса вызвано обстоятельствами жизни, мое – осознанный выбор, и оно несравнимо с его мироощущением. Он оставил театр, кино, я работала, была на людях. Резонанс какой-то. Как будто нет между нами разницы в возрасте, ментальности, социальном статусе. Невозможная встреча. Разве такое бывает? Представьте, случается. Как в кино? Нет, как в жизни. Сценарий еще не написан, а провидение берет тебя за руку и ведет, ты только скажи ему, куда стремишься.

…На следующий день Донатас снова позвонил. У него гостила его давняя подруга. Он рассказал мне, что она навещает своих родственников и его тоже:

– Мы с юности дружили. Потом ее родители переехали за океан. Она вышла замуж, я женился. Пути разошлись.

– Может, мне тогда не стоит приезжать? – спросила я Донатаса, надеясь, что он не скажет: «Да, не нужно».

– Она через неделю уезжает домой. У меня здесь намечается поездка, встреча со зрителями, и ты мне сможешь помочь. Будешь ассистенткой.

– Ну, какая я ассистентка?

Он говорил так, словно подтверждал, что его жизнь сейчас связана со мной. И я могу в этом не сомневаться.

…С визой все получилось. А вот на работе не отпускали. Директор школы категорически отказался подписать заявление на отпуск:

– Вы только что из отпуска. Кто будет вести уроки в ваших классах?

– Договорюсь с коллегами насчет замены. У меня обстоятельства. Не отпустите, поеду к заведующему.

Ради этого месяца я готова была уволиться с работы в случае отказа во всех инстанциях. Каково же было мое удивление, когда в приемной у заведующего отделом образования я увидела Владимира Николаевича, назову его так, собственной персоной. Он явно боялся, как бы мой визит к его руководству не навредил ему, вот и решил пойти на попятную.

– Почему вы не сказали, к кому едете?

Я промолчала.

– Давайте подпишу заявление.

По-видимому, кто-то проговорился ему в школе о том, зачем мне нужен отпуск. Некоторые из моих коллег были в курсе моей проблемы. Подписать-то подписал, но отныне в его лице я обрела стопроцентного недоброжелателя. Он дождался своего часа и через два года отправил меня на пенсию, оставив без работы.

…Я СТОЯЛА У ПОДЪЕЗДА ДОМА ДОНАТАСА. С велосипедом и рюкзаком за плечами. На багажнике велосипеда пристроена сумка с вещами, на случай осенних холодов. Но пока тепло и солнечно. Погода бабьего лета: без дождей, слякоти, унылого серого неба. В такое время жизнь воспринимается как величайший дар свыше, и ты благоговейно говоришь этому миру: «Я счастлива!»

…Донатас открыл дверь:

– Так ты с велосипедом? Как ты его в поезде возишь?

– Разбираю, в чехол укладываю, а потом на третью полку. Я пешком ходить разучилась: на вокзал, в магазин, куда захочешь, туда и поедешь. Если тебе что нужно, могу и сейчас за этим съездить. Вот только разгружусь.

– Потом, потом, – улыбнулся. – Разгружайся в эту комнату.

– Как ты хорошо выглядишь. Молодец! Я велосипед на балкон поставлю, можно?

Когда рядом с тобой человек преклонного возраста, постоянно возникают мысли о быстротечности жизни. И ты стараешься запомнить каждое слово, сказанное им. Думаешь о ежесекундно меняющемся мире, в котором жизнь – чудо, потому что она не вечна.

«…Вдохнуть. Почувствовать объединяющую душу Тарковского… запечатлевшего время, водорослей волнистые тайны. Почувствовать поток крови, бегущей из одной вены… Океан… Невесомая часть нас самих. Это наши руки, примиряющие Вселенную… Вечное возвращение. С тобой душа пламени. Открытый океан». Такое посвящение прислала Донатасу из Франции поклонница творчества Андрея Тарковского Жислен. Стихи были в русском переводе. Знаю только, что зовут переводчицу Лизой… «Чувствовать приближающийся горизонт под бьющим дождем зарождающегося сердца. Медленно приближаться к туману. Проникнуть в дом, раздетый солнцем…»

Мне посчастливилось быть свидетелем встреч Донатаса с журналистами, поклонниками. Они приходили в его дом, радуясь возможности общения с человеком, чье творчество волновало и продолжает волновать душу. Уходили счастливые. Каждая встреча заканчивалась фотографированием. На фотографиях обязательно записывались фамилия или фамилии гостей, дата. Большое количество фотоальбомов у Донатаса свидетельствует о его крепкой привязанности к жизни. Он никому не отказывал во внимании, выслушивал вопросы, обменивался мнением, шутил с гостями. Уставал. Поражалась терпению, деликатности по отношению к тем гостям, для которых важнее его здоровья были многочасовые разговоры, в надежде на то, что можно узнать что-то новое или использовать его имя в своих трудах, не имеющих никакого отношения к его творчеству. Однажды на звонок с приглашением чуть ли не немедленно самому приехать на съемки программы о фильме, в котором он когда-то снимался, после уговоров вежливо отказался. Положив трубку телефона, сказал: «О чем они думают? Мне почти девяносто лет». Донатас был проницательным человеком, сразу схватывал настроение собеседника и, если чувствовал отстраненность в беседе, становился закрытым или дипломатичным. Он не спорил с упрямцами, не отвечал на провокации, когда пытались привязать его имя к политике, ценил скромность, доброту, честность, ум, чувство юмора. Думаю, что не способен был на разочарования, слишком хорошо знал людей. Было в нем редкое качество личности: способность радоваться успехам других, учиться у них. Я помню многое из того, что он говорил о людях, с которыми его свела судьба в искусстве, о тех, кого называл своими учителями. Как-то спросила его, завидовал ли он кому-нибудь в жизни? Ответил, что некогда было.

Картина «Житие и вознесение Юрася Братчика», в которой Донатас играл иезуита Босяцкого, была снята Владимиром Бычковым на Белорусской киностудии. Она вышла небольшим тиражом, была запрещена и попала на двадцать два года в разряд «полочных» картин. «Комиссара» Аскольдова, «Проверку на дорогах» Германа, «Андрея Рублева» Тарковского и ряд многих сегодня известных фильмов постигла та же участь. Советские и зарубежные фильмы, в которых киноцензура усматривала показ чрезмерного насилия, откровенных сцен, критику советской системы, какие-то негативные сравнения, подрывающие, как думалось, ее идеологические и моральные устои, сокращались, перемонтировались или в прокат не допускались. Создатели опальных лент попадали под особый контроль Госкино и не только этого комитета. «Житие и вознесение…» оказался самым «полочным» фильмом советских времен. По срокам забвения.