— Докладываю! В осмотренном помещении обнаружены двое: неизвестный нам заключенный и южный демон, вызванный при помощи пентаграммы. Оба выглядят странно.

— Это еще что такое?! — Офицер, похоже, только сейчас осознал, что вид у меня какой-то не такой, если не сказать больше.

— Докладываю! Вот он и есть демон!

— Демон?!

— Демон Леон, — Дат счел нужным представить меня более подробно.

Шфарич, опасаясь, что офицер может заподозрить его в розыгрыше, зачастил:

— Он появился в опечатанной камере. А печать хранится у секретаря наместника. Охрана про него ничего не знала. — Кивок в сторону трупов. — Хоть я спрашивал строго, видите сами. И одежды его странные. То есть нет, они вовсе невозможные, не виданные никем и никогда. Такой ткани не бывает.

Офицер вздохнул, расстегнул кобуру, вытащил револьвер, направил на меня:

— Отвечай, кто ты такой. Если будешь нести чушь о демонах, умрешь.

Тяжело сохранять спокойствие в обстановке непрекращающихся угроз, но я справился с собой, не выдав голосом всей глубины терзающих меня чувств:

— В вашем мире так много забавного, но дом мне как-то милее. Так что, пожалуй, не стану вас пугать последствиями, просто сделайте это — отправьте меня назад.

— Ты что несешь?! Кто такой?! Отвечать!

— Здесь уже столько раз меня представляли, так зачем же повторяться? Впрочем, мне нетрудно повториться. Спрашиваете, кто я? Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.[2]Ответ получен, так что не медлите, господин офицер, давайте уже.

— О смерти просишь? — в голосе военного проскользнули нотки удивления.

Это хорошо — любопытство человека неистребимо. Раз уж он заинтересовался, то меньше шансов, что спустит курок, прежде чем узнает ответ.

— Я разве говорил о смерти? Вижу, вы плохо знакомы с демонологией, так что нелишним будет вас немного просветить в этом вопросе. Существо нижнего мира может вернуться назад лишь в двух случаях: после того, как выполнит контракт с тем, кто его призвал, или при необратимом разрушении его временной материальной оболочки. Причем второй способ с подвохом, ведь, если тело было уничтожено неестественными причинами, виновник получает проклятие нижнего мира. Если виновных нет или у виновного нет души, проклятие получает демон. Последнее для нас категорически нежелательно, а первые два варианта подразумевают неизбежное проклятие чьей-то души. Ведь тот, кто заключил контракт с Тьмой, проклят по определению. Тот, кто помешал посланцу Тьмы выполнить контракт, занимает его место. Достаточно справедливое правило. Тот, кто меня вызвал, стоит перед вами. — Кивок в сторону Дата. — И он сам не знает, чего от меня хочет. Он не может разобраться в себе, и это недоразумение может затянуть мое пребывание в вашем мире. А ведь это каждодневный риск: землетрясения, бури, ураганы, да мало ли естественных причин могут навредить ничтожному телу? Так что я говорю не о смерти, а о выходе без потерь из запутанной ситуации. Надеюсь, теперь вам все понятно? В таком случае не будем задерживать друг друга, пора распрощаться.

Каждое слово этого монолога я произносил, наблюдая за реакцией человека, от которого сейчас зависела моя жизнь. И, замечая нотки сомнения, бил снова и снова в одну точку: не слишком грубо, но достаточно навязчиво намекая на некие проблемы мистического характера, которые неминуемо возникнут у него в случае убийства демона.

Зловещий антураж, загадка моего появления, поведение, не укладывающееся в рамки ситуации, спрятанные в подсознании суеверия и страх перед неведомым — все это разом свалилось на офицера, и рука его, еще минуту назад каменная, начала потеть и подрагивать под тяжестью револьвера.

Как истинный военный, он не стал долго колебаться, убрал оружие в кобуру, коротко рявкнул:

— Оставить в блоке двух часовых. Все остальные пойдут со мной. И этих, — указал на меня и Дата, — забираем с собой. Генерал сам разберется.

Все еще понятия не имею, как меня занесло в такую ситуацию, и куда вообще занесло — тоже не понимаю, но приятно признать, что дела мои начинают помаленьку идти вверх. Я наконец выбрался из донельзя запущенной расстрельной камеры — значит, уже не просто жив, а на один шаг ближе к свободе, какая бы она здесь ни была.

Пока что, правда, здесь никакой свободы не просматривается. Мне не доводилось бывать в тюрьмах, но точно знаю, что там, откуда я родом, они устроены куда более прилично, чем здешняя. Если бы меня попросили охарактеризовать это место одним словом, я бы, ни на миг не задумываясь, ответил: «Сырость».

Слизь в углублениях пола, пятна плесени на обшарпанных стенах и потолках узких коридоров, осклизлые деревянные решетки, время от времени преграждавшие нам путь. Впрочем, останавливаться не приходилось: у каждой нас ждали люди в одинаковой форме, заранее начиная звенеть связками тяжелых ключей. В одном месте возиться со скрипучим замком не пришлось: деревяшки были разнесены в щепки, кругом следы множественных попаданий пуль или осколков, витает запах гари и еще кое-чего, что напомнило о работе. Точнее, о той ее части, что связана со взрывами стенок сейфов и прочих преград.

Здесь не далее как несколько минут назад хорошо грохнуло, причем те, кто это устроил, в отличие от меня не задумывались о сохранности окружающего имущества, ослаблении шумового эффекта и прочем. Просто варварски разнесли возникшую на пути преграду и пошли дальше.

Были и другие следы недавнего боя, но самое грандиозное, что попалось на глаза, ждало нас при переходе на второй этаж. Охрана в этом месте была куда серьезнее: никаких деревянных решеток, все из железа, пусть и ржавого. Двойные двери здесь тоже взорвали, причем не экономили динамит или что там у них было. Проход сделали, но вместе с этим обрушили часть лестничного пролета, так что нам пришлось пробираться бочком, искренне надеясь, что остатки ступеней выдержат.

Наверху коридор был посуше, но все равно мокрицы чувствовали себя как дома. Бесконечные ряды распахнутых дверей по обе стороны, в некоторых камерах на полу лежат мертвецы, в одной двое солдат кого-то били: усердно, но без огонька, будто занимаясь давно опостылевшим делом.

Навстречу показалась короткая процессия — пара солдат подталкивала вперед человека в изорванной форме надзирателя. Избит он был до такой степени, что ноги заплетались. При виде его офицер, который едва не стал моим убийцей, остановился, развел руки в стороны, издевательски-радушно протянул:

— Ба! Кого я вижу! Никак сам господин Дербеч?!

Надзиратель поднял заплывшее лицо, в затравленном взгляде промелькнула тень надежды. Бухнувшись на колени, взмолился:

— Господин Мушду! Помилуйте! Я ведь только приказ выполнял! Приказ дан был!