Конь ещё немного помолчал, а потом сказал без обычной уверенности:

– Вот за это я его и люблю! Не поддался на провокацию. – Он поднялся и кивнул на Тихона с бабкой: – Ну, чё встали? Пошли, пошли! Там народ в Ростове совсем зажрался... эм... заждался!

Я поднял меч, который обронил в стычке с ту тарами, и в ножны убрал.

– Негоже мне, Алёшенька, тебя бросать одного... – сказал Тихон нерешительно.

– А я о чём? Все вместе должны идти, – поддакнул Юлий, но я не стал его больше слушать. Сам я Любаву упустил, мне её и спасать.

А с золотом ростовским старики и без меня управятся – Тихон хитрый, а бабка ухватистая. Обошёл я коня сбоку и на спину запрыгнул. Потом обернулся на дядьку с бабулей и сказал решительно:

– Нет. Второй раз золотом людским баловать не станем. По-моему будет. – Я, за неимением поводьев, схватил Юлия за гриву и сапогами в бока ударил. – Едем.

* * *

За лагерем басурманским луга начинались. Не знал я, где старый дуб находится, о котором Тугарин говорил. Но там, куда он скрылся, всего одна дорога проходила. По ней мы и направились.

На этот раз Юлий не подвёл: припустил так, будто за ним волки гнались. Встречный ветер хлестал по глазам, но мне было всё равно. Сердце моё о Любаве тревожилось.

Уже далеко мы ушли от лагеря тугарского, когда Юлий, не сбавляя ходу, на меня обернулся.

– Знаешь, я всё хотел тебя спросить по поводу той фразы.

– Какой фразы? – переспросил я, глядя в степные дали.

– Ну той, про живодёров. Ты что, правда мог отдать меня живодёрам?

Я поморщился. Хоть и сказал я это в сердцах, но ничего дурного не желал. Как это – спутника своего добровольно на верную смерть отдать? Но что сказано, то сказано, и теперь мне стыдно стало.

– Ну... понимаешь... – начал я, не зная, как объясниться. Юлий резко встал, да так, что я едва с него не свалился.

– Так, подожди, подожди. Я просто хочу услышать: да или нет? – Он обернулся и пристально на меня уставился.

– Ну нет, – признался я наконец.

Конь вздохнул с облегчением.

– А я ведь тебе почти поверил, – сказал он тихо. – И глаза у тебя были такие... натуральные. – Он немного помолчал, а потом присел на трясущихся ногах и простонал, хитрец: – Ой, ой, слушай, а ты не мог бы пройтись пешком? А то спина так разболелась...

Я спорить не стал и на землю спрыгнул. Горбатого могила исправит. Дальше я пешком отправился, а Юлий за мной налегке шагал.

– Интересно, как там Тихон с Моисеем, добрались ли... – сказал я задумчиво, когда мы ещё пару вёрст прошли.

– Ой, да я вот сам волнуюсь, доверили им золото, а оно людское, – принялся болтать конь у меня за плечом. – Нет, ну в Моисее я, конечно, уверен, он нормальный парень, но Тихон...

Я обернулся и сказал спокойно – не хотелось мне более ругаться:

– Запомни, Юлий, я доверяю Тихону как себе.

– Да он мне вообще как брат, – сказал Юлий примирительно под моим грозным взглядом. – Просто они такие беззащитные...

Глава 10

– Уф... Да где же этот дуб-то? – сказал я, отдуваясь под тяжестью мешка на плечах.

Мы прошли уже с десяток вёрст. Луга сменились бесплодной степью, солнце высоко в небо поднялось, а дуба оговорённого видно не было. Но отчего-то у меня даже мысль не проскользнула, что мы неверною дорогой идём. Подсказывало сердце любящее, что Любава где-то рядом.

И верно: часа не прошло, как заметил я впереди тяжёлую тучу чёрную. Туча такая всегда над Тугариным висела – а значит, близилась наша встреча.

– Извини, но мне отсюда не видно! – пробурчал Юлий, ворочаясь в холщовом мешке, что мы у тугар прихватили. – И вообще, ты уверен, что это хороший план?

– Нет. Но другого у меня нет, – ответил я честно, подбросив ношу на спине, чтоб перехватить поудобнее.

– Значит, так... Тугарин отдаёт тебе Любаву, а ты отдаёшь ему мешок с золотом... – пробормотал Юлий и замолчал. – Погоди, но в мешке нету золота! В мешке сижу я. И ты отдаёшь меня Тугарину? – воскликнул Юлий и заворочался сильнее. – Так, остановись и выпусти меня!

– Да всё будет нормально, – попытался я его успокоить, обернувшись на мешок. Но куда там!

– Нет, сейчас же выпусти меня! Иначе я начну истерику! – закричал конь и забился в мешке, как рыба в сетях. Я едва мог его удержать. Тем временем степь кончилась. Впереди был крутой каменистый склон.

– Я же сказал, что не брошу тебя, – вздохнул я.

Я опустил мешок на землю и вытер лоб, покрытый испариной. Юлий, ощутив свободу, забился с утроенной силой. Мешок, который я положил на край обрыва, опрокинулся набок... и рухнул вниз. Юлий покатился по крутому склону, подпрыгивая и громко ойкая, и влетел в старое дерево.

Вот так и нашли мы место оговорённое. Посреди бесплодного поля стоял мёртвый дуб. Ни веток, ни листьев – только огромный остов с корою почерневшей и затвердевшей как камень.

На дубе том вверх тормашками висела Любава. Её хрупкое тельце Тугарин накрепко к стволу примотал. Рот Любавин завязали её же платком, и русая коса почти до земли повисла. От зрелища этого во мне такая злость поднялась, что ноги сами меня вперёд понесли. Но пришлось мне себя одёрнуть. Нужно было выбрать момент подходящий, чтоб и самому не пропасть, и Любаве не навредить.

Тугарин вышел из-за дуба, видать, услышав, как Юлий в дерево врезался. Посмотрел на мешок, нахмурившись, и вспорол его кончиком огромной сабли. Показалась лошадиная спина, а потом мешок спал, открывая Юлия. Конь лежал, согнувшись в три погибели, едва дыша от страха и копытами голову прикрывая.

Тугарин нахмурился.

– Где моё золото? – прорычал он так, что даже я на склоне мурашками покрылся.

– Где золото? Я скажу, но сначала я хотел бы узнать свою долю... – пробормотал Юлий, не разгибаясь. Ну и конь, даже тут своей корысти не растерял. За такое постоянство я его почти зауважал даже.

Тугарин навис над конём, достав из-за спины