— Адрес, где проживает, записали?

— Никак нет. Я его в камере запер, в Казанском. Чтоб под рукой был. Прикажете отпустить?

Исполнительный ротмистр удалился с распоряжением проверить все пригородные вокзалы на предмет дамы в черном платье с сундуком. Сам же Родион Георгиевич глянул на часы и засобирался.

— Так про что записка? — напомнил Аполлон Григорьевич.

— Коллега, вам показалось, просто жарко и вообфе… — пробормотал на ходу Ванзаров.

Они сошлись. Кусты надежно скрывали их от любопытных глаз. Можно было не играть в холодность, не бояться, что откровенный взгляд выдаст, и не краснеть удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами. Держались за руки и не могли разорвать взгляд. Наконец кинулись в объятья, прижались. Их губы насытились. Дальше — только шепот:

— Как мне тяжело… если б ты знал…

— Надо потерпеть.

— Я без сил, боюсь не справлюсь…

— Постарайся, хотя бы ради меня.

— Делаю все, что могу.

— Обещаю, это не продлится долго.

— Сколько?

— Не больше месяца. Все будет кончено.

— Я впервые боюсь.

— Чего?

— Боюсь потерять тебя.

— Со мной ничего не случится, обещаю.

— Это правда?

— Конечно.

— Что с той женщиной?

— Там приготовлено…

— Хорошо… Поцелуй меня…

— Наше время на исходе. Тебе пора.

— Опять натягивать маску…

— У тебя лишь маска, подумай как тяжко мне…

— Прости меня… Обними покрепче…

— Тебе пора.

— Постараюсь не сойти с ума от одиночества… Ну, напоследок…

На мгновение они потеряли осторожность.

Наказанием стал вежливый кашель из-за кустов. Краем глаза он заметил силуэт коренастого господина, невежливо разглядывавшего интимную встречу и опрометью бросился вглубь леска. Он верил, что ветки и сумрак спрятали лица.

Этакие презабавные камуфлеты случаются, господа.

Господин неказистой наружности встал на пути. Отличал его влитой сюртук, но не по жаре — вызывающе черного цвета. Незнакомец произнес бесцеремонно:

— Прошу следовать за мной.

Само собой, Родион Георгиевич выразил глубокое возмущение.

Тем же бесцветным голосом субъект в черном сообщил: господину коллежскому советнику не стоит беспокоиться.

Вот, уж тут помощник начальника сыскной полиции не сдержался. Это ему беспокоиться? Ну, знаете! Да сейчас… Вон, кстати, маячит дежурный городовой…

Черный прервал поток возмущений, шепнув четыре слова.

Ванзаров покорно свернул за угол.

Под уходящим солнцем блистало чудо из чудес — шестиместный мотор! Да еще какой! Шофер в кожанке за рулевым колесом и закрытое купе для пассажиров. В российской столице такие «скакуны» обитали лишь в одной «конюшне».

Черный господин распахнул дверцу.

Усаживаясь в роскошный «Renault» первый раз в жизни, Родион Георгиевич не испугался, но легкий трепет испытал. Согнулся в три погибели, косолапо перебрался через порожек и плюхнулся на диванчик. Дверца захлопнулась. Внутри было как в печке, захотелось немедленно скинуть пиджак. Однако сидящий в моторе господин, казалось, не замечал духоты.

— Рад видеть вас в добром здравии, — сказал он, протягивая руку.

Ванзаров сдержанно поздоровался и принялся спасать воротничок сорочки.

Мотор заурчал и мягко тронулся. Занавески скрывали курс.

— Времени мало. Сразу к делу, — заявил господин рыжей масти тоном, не терпящим возражений. — Прошу простить странное место. Нельзя, чтобы посторонние знали о нашей встрече. Разговор сугубо конфиденциальный. Дело государственной важности. Согласны?

Родиону Георгиевичу было так жарко, что он взялся бы в одиночку разгромить японцев, лишь бы скорей выпустили.

Ягужинский ввел Ванзарова в курс дела.

Недели две назад в канцелярию министра Двора пришло письмо, возбудившее тревогу. В нем намекалось на государственный секрет, о котором знали лишь несколько особо доверенных лиц. В обмен на молчание предлагалось выплатить сумму, равную половине государственного бюджета. Фредерикс на свой страх и риск оставил шантаж в тайне. Но сегодня было получено второе письмо. Автор приводил такие сведения, что сомнений не осталось: он действительно знает тайну и готов предать ее гласности. Вымогатель поставил условие: сумма в размере годового бюджета. На меньшее не согласен. Срок исполнения — четыре дня. Иначе все материалы попадут в европейскую прессу. Год назад на выходку не обратили бы внимания. Но сейчас, когда страна может взорваться от любой искры, опасность крайне велика.

Дворцовая охрана переворачивала Зимний вверх дном, но безрезультатно. Осталось непонятным, как письма попадают в дворцовую корреспонденцию. Их просто находят среди бумаг курьерской почты.

Может, в другой день Ванзаров и выразил бы удивление, но сегодня сюрпризов хватило на газетную колонку. Он только спросил:

— Что хотите от меня?

— Провести расследование относительно одного лица, — загадочно произнес полковник.

— Фантажиста?

— Скажем так: того, кто должен иметь отношение…

В руке полковника появилась фотографическая карточка, салонный снимок: благородный господин романтически смотрит в даль.

Родион Георгиевич перестал обмахиваться платочком.

— Лицо вам знакомо, — отметил проницательный полковник.

Если не вдаваться в мелкие детали, догадка была верна.

— Итак, князя Одоленского вам представлять не надо… — Фотопортрет исчез с ловкостью фокуса, как и появился — … щекотливость ситуации ясна.

Увы, полицейские чиновники слабо разбираются в жизни аристократических салонов, они все больше с уличной грязью дело имеют. Пояснения потребовались.

Оказалось, Павел Александрович не просто роскошный молодой человек; он является последним отпрыском древнего княжеского рода, имеет широкие связи при дворе и отмечен особым доверием государя. То есть персона уж если не божественная, то священная.

— Могу ли знать, что хотите от меня? — упрямо проявил непонимание Родион Георгиевич.

Ягужинскому явно хотелось остаться за ширмой тонких намеков, но его вынудили рубить с плеча: