Ветка клена скребла по подоконнику жалобно-жалобно. Цокала о стекло, словно о чем-то предупреждая. Из гостиной лились веселые беспечные голоса, тренькало мелодично — Матвей перебирал струны акустической гитары. Наигрывал что-то бодрое. Но Ане казалось, будто от друзей ее отделяет немыслимая пропасть: километры темного коридора. И она поседеет в лабиринте огромной выхолощенной квартиры, прежде чем вернется к остальным.

Распаляя богатую фантазию, протяжным скрипучим зевком затворилась туалетная дверь. Затих, булькнув, гулкий бачок. Аня застыла в размазанном шлепке света. Лампочки здесь были бессильны противостоять могущественной темноте. Сколько бы энергии они не производили, их смелость, сумасбродная отвага, измеряемая в киловаттах, испарялась перед духом квартиры: маленькие рыцари-лампочки постоянно гибли, словно поедаемые драконом, обитающим в щелях, в углах, гнездящимся на пыльных антресолях. Но про антресоли Аня старалась не думать.

Она переминалась с ноги на ногу в световой лужице, натекшей из ванной. Кухня — самая обыкновенная, напичканная современной техникой — белой, гладкой, блестящей, — сейчас превратилась в мрачное обиталище теней. Вон высокий бесплотный визитер притаился за чуть шевелящейся занавеской. Голубая ткань вздымается и опадает в такт с его дыханием. Вон тень-кот вальяжно курсирует по полке, хотя у Рюминых нет котов. Аня мечтала о питомце, но мама отказывалась наотрез. Ссылалась на аллергию. Чистой воды вранье.

Лысый клен покачивался в блеклом прямоугольнике окна. Тыкался в карниз. Ветер бодал стеклопакеты. Была ранняя весна, холодная и враждебная.

Аня стиснула кулаки, напомнила себе, что она давно не ребенок. Семикласснице зазорно бояться собственной квартиры — даже такой угрюмой и бессмысленно большой. А после того, как папа съехал от них, квартира увеличилась вдвое, разрослась непомерно. И вместо папы завелись слепленные из сгустков темноты квартиранты. Таинственные соседи, прячущиеся от глаз.

Вот почему, узнав, что мама опять уезжает по своим чертовски важным антикварным делам, Аня позвала гостей. Было невыносимо куковать тут одной, когда мимо межкомнатных дверей крадутся тени, когда петлистые силуэты возникают на потолке, а мысли об антресолях назойливо лезут в голову.

Аня твердила, что это просто подъемный кран моргает маячками, двигает стрелой снаружи. Просто сквозняк колышет занавески, просто дерево царапает мокрую карнизную жесть. Привидения бывают только в кино и в книгах.

«Ты должна помогать мне», — говорила мама устало.

И она не обременяла маму глупыми тревогами.

Аня лишь надеялась, что пока она мнется у туалета, гости переключились на другую тему. Перестали обсуждать штуки, которые пугают и днем, а уж поздно вечером… среди маминого старинного барахла…

Кран обронил в мойку каплю. Загудели печально трубы. Ветер выл, продувая каркасы соседних недостроенных зданий — скелеты, торчащие в голом поле. Сверху микрорайон походил на груду вымерших великанов, чья плоть истлела, оголив бетонные кости.

Вообще-то Ане нравилась кухня. Иероглифы на духовке, белоснежный японский холодильник. Новые вещи, а не старье, которое мама покупала втридорога. Все те тумбы, обветшалые столики с шахматными квадратиками на столешницах и ящичками для ферзей и пешек, плетеные детские колыбели (дети, агукавшие в них, давно выросли, постарели и умерли)… За антиквариатом тянулся шлейф чужих историй. Не всегда приятных. Их уголки были отбиты, позолота осыпалась, червоточины испещрили дерево. Иные предметы появлялись и пропадали, перепроданные. Иные задерживались, и папа умолял арендовать помещение и складировать их там или свозить на дачу с глаз долой.

Но мама не слушала, а на дачу в итоге уехал отец. В ЗАГС, а потом — на дачу. У него там и водопровод, и газ, и ванна, и четвертый «PlayStation». Куда лучше, чем жить в музее.

— Что это за рухлядь? — ужасался папа очередной покупке.

— Сам ты рухлядь, Антон, — парировала мама. — Это парадное ложе. Девятнадцатый век! И ты за полгода не заработаешь в своей мастерской столько, сколько оно нам принесет.

Аня вздохнула. Прислушалась. Смех, бренчание гитары. Нормальные разговоры, возможно, о сериалах «Марвел», аниме или о «Евровидении».

«Трусишка», — укорила она себя.

Погрозила пальцем клёну, оставив включенным свет в ванной, посеменила на звук голосов.

Мама скептически относилась к великовозрастным друзьям Ани, но к чему мама не относилась скептически? Ах да, к парадному ложу и задвижной кровати для прислуги. Будто несколько лет разницы имели какое-то значение. Будто Кате неинтересно с Аней. Еще как интересно! И любую беседу она в силах поддерживать. Ровесники скучные, а со взрослыми ребятами есть о чем поболтать. И здорово же, что пока мама путешествует по нудным аукционам, охотится на раритетную мебель, Аня может скоротать вечер с умными и веселыми соседями.

— Мы переживали, что ты заблудилась, — лопоухий Чижик перевел на Аню глазок камеры. Про Чижика мама не знала — достаточно ей было одиннадцатиклассника Матвея и Кати, вообще студентки техникума. Чижик слыл раздолбаем, его даже в полицию забирали зимой, за то, что исследовал окрестные стройки. Достали горяченького с шестого этажа обледеневшей коробки. А Аня считала Чижика классным и смешным.

— Снова снимаешь? — Аня показала мобильнику язык.

— Для моего блога, — пояснил Чижик. — Это у нас Анька, хозяйка музея. Зацените, чуваки. — И Чижик, для подписчиков, коих набралась уже сотня-другая, повел камерой по антиквариату.

Гости скучились в центре просторной комнаты. Люстра под высоченным потолком цедила неяркий свет, фаршировала гостиную обязательными вездесущими тенями. Матвей и Чижик сидели на полу, красавица — на тосканской тахте. Вокруг них дыбилась, горбилась, пылилась воплотившаяся в деревянных чудовищ история. Лакированные, золотистые, почерневшие от времени, отремонтированные и нуждающиеся в ремонте кушетки, мередьены, кресла-бержеры и кресла-сундуки. Мамина гордость и главный доход Рюминых. Порой Аня задавалась вопросом, не эти ли колченогие уродцы изгнали отца из дома? Не потому ли он ушел год назад, что, вкалывая в поте лица, получал копейки, особенно если сравнивать с маминым доходом?

«Какому мужчине, — думала смышленая Аня, — приятно зарабатывать меньше жены? Да никакому!»

И то, что Рюмины жили в непомерно огромной квартире, в новенькой высотке в расширяющемся перспективном микрорайоне, — это заслуга мамы. Мамы и ее виндзорских кресел, а не папиного старания.

— Это что? — Чижик указал на ящик, драпированный шелком, увитый виноградным узором.

— Шкафчик для Библии, — сказала Аня, устраиваясь возле Кати. Она поднаторела в таких вопросах, хоть сейчас на аукцион.

— И что, — спросил Матвей, — это правда стоит больших денег?