Я помолчал, глядя на огонь и собираясь с мыслями. Солдаты, время от времени прихлёбывая травяной чай, ждали продолжения.

— Ну, так вот, — вновь заговорил я, — стали на неё, понятное дело, многие из офицеров заглядываться. Но, опять же, в приличных правилах… И был у нас в полку один капитан. Называть не буду, ни к чему это. Вояка он, конечно, был знатный. И дерзок, и смел, и хитёр. И из арбалета стрелял хорошо, и на мечах рубился, и наездник хороший… А вот как человек был он, скажем прямо, гниловат. Душа у него была корыстная, мелочная и подловатая. Его ни солдаты не любили, ни сержанты. Да и господа офицеры с ним на дистанции держались.

У меня вдруг запершило в горле. Наверное, дыма хватанул. Прокашлявшись и отпив пару глотков чая, я продолжил:

— И вот этот-то самый капитан и начал особо рьяно за сестрёнкой нашего лейтенанта ухаживать. Прямо-таки проходу ей не давал. Она уж, бедняжка, не знала, куда и деваться от него. Дошло до того, что уже и в полк почти престала захаживать. А тут случилось такое дело. Стоял наш лейтенант в наряде начальником караула. А было это в январе, в самую стужу. Да ещё и метель в ту ночь сильная приключилась. В общем, простыл лейтенант, пока посты все обходил с проверками. Службу кой-как достоял, наряд сдал да и свалился в лихорадке. Ну, сестрёнка, понятное дело, в полк примчалась, начала его выхаживать. Два дня от его постели не отходила, измаялась вся. На второй день, под вечер, как стемнело уже, иду я в полк из увольнения. Ну, понятное дело, погулял. Не то, чтоб уж пьяный… Но, чего греха таить, не без этого, — я выразительно похлопал себя пальцами по горлу. Солдаты понимающе заухмылялись.

— Ну, вот… Иду, значит, вдоль забора каменного, что расположение полка ограждает. Дохожу до угла и слышу, за углом вроде как разговор какой. Прислушался. И по голосам слышу, как этот самый капитан уговаривает молодую барышню к нему на квартиру поехать. Ну, понятное дело, зачем. А та — ни в какую. И так и эдак его и стыдит, и совестит. А он всё одно: люблю, мол, поехали — и всё тут. Потом, слышу, она вроде как вскрикнула и замолкла. Я из-за угла выглядываю, а он ей рот зажал и уже к лошади своей тащит. Ну, думаю, пропала девка, выручать надо. Из-за угла выскакиваю и кричу: что это вы тут, мол, такое творите, господин капитан? Как вам не совестно дочь дворянскую и сестру офицерскую обижать? А он мне — пошёл вон, говорит, болван! Не твоё, мол, дело. А будешь много болтать, с гауптвахты у меня не вылезешь. Ну, меня тут зло и взяло. Ты, говорю, меня кичей-то не пугай! Я и не такое видал! А девку отпусти! Он тут как давай на меня орать. А сам её уж совсем к лошади своей подтащил. Думаю, всё, сейчас закинет её на хребет, сам прыгнет в седло, и — поминай, как звали. А там уж барышне ничто не поможет. Погубит он её… Ну, в общем, кинулся я к ним. Барышню у него из рук вырвал, в сторону оттолкнул и уже потом с ним сцепились. Только ведь господа, не в обиду тут некоторым будь сказано, — я как бы мельком, невзначай, насмешливо покосился на Дворянчика, — в кулачном-то бою по сравнению с нами, простыми солдатами, ничего не смыслят. Будь у него меч в руках, может, и не сидел бы я тут сейчас с вами… А только не дал я ему меч достать. На кулачках бились. А в этом деле ему против меня ну никак не устоять было. Короче говоря, намял я ему бока, да и оставил возле лошади отлёживаться. А её под ручки и обратно в полк, в братнину комнату. «Сидите тут, — говорю, — до самого утра. И ни шагу за дверь». «А с вами-то, что будет, господин сержант?» — говорит. Вот даром, что молодая, а всё уже в жизни понимала. «А что ж, — говорю, — ничего и не будет. Вот сейчас пойду к командиру полка и всё, как было, доложу». «И я с вами» — говорит. «Да куда ж вы пойдёте? — говорю, — вам, вон, за братцем смотреть надобно. Глядите, его, никак, опять трясти начинает. Сидите уж с ним». В общем, отговорил я её. А сам к полковнику нашему на доклад отправился, — закончив рассказ, я замолчал. А что говорить? Всё, что нужно, сказано. Остальное и так понятно…

— И - что? — прервал затянувшееся молчание Дворянчик.

— Да ничего, — пожал я плечами, — разбирались долго… Капитана того, за то, что поступил бесчестно, в гарнизон какой-то отправили. А меня, за то, что руку на офицера и дворянина поднял, сюда. Границу охранять…

— Да, дела… — протянул один из сидевших в кругу возчиков, — так оно в жизни и бывает. Сто раз простой человек прав будет, а супротив господ не попрёшь…

— Да от женщин всегда одни беды, — махнул рукой Грызун и насмешливо покосился на Цыгана, — верно я говорю, Цыган?

— Может и верно, — пожал тот плечами, перебирая струны гитары, — мне почём знать?

— Да ладно! Не зря же говорят, что тебя из-за бабы из табора выгнали!

— Кстати, Цыган, — поднял я на него глаза, — мне вот тоже интересно, чего это тебя в армию понесло? Ведь вы, цыгане, народ вольный. Живёте сами по себе, к порядку и дисциплине не приучены… Как же ты в полку оказался?

— Ай, сержант, — воскликнул Цыган, — верно ты говоришь! Мы, цыгане, народ вольный! Сами по себе живём. Свои законы, свои обычаи соблюдаем. Вот из-за них-то я и оказался из табора изгнан. Хотя, по правде сказать, и сам тоже виноват…

— Это как? — полюбопытствовал Одуванчик.

— Давай уж, Цыган, рассказывай, — прогудел Степняк, — всё одно — уже начал…

— А что? И расскажу, — Цыган уселся поудобнее, положил руки на гитару и, глядя в огонь, начал свой рассказ:

— Была у нас в таборе цыганочка одна… Ой, красивая! Молодая! Стройная! Весёлая!

Перебирая пальцами струны, Цыган вдруг запел высоким красивым голосом:-

Резко оборвав мотив, он замолчал. Обвёл всех весёлым взглядом и продолжил:

— Вот какая была красивая!

— Любил ты её, наверное, — с завистью произнёс Зелёный, — а она тебя?

— Ну, как — любил, — пожал плечами Цыган, — нравилась она мне очень. Аж до дрожи нравилась. Да и я ей, похоже, тоже по сердцу пришёлся. Только вот не судьба была нам вместе быть. Обещал её отец барону нашему в жёны отдать?

— Какому барону? — не понял Полоз, — самому господину барону, что ли?

— Нет, — усмехаясь, помотал головой Цыган, — не тому барону, что в замке сидит. А тому, что с нами в кибитках ездит. Нашему таборному голове. Он ведь у нас тоже бароном называется.

— А! Понятно, — покивал Полоз.

— Ну, так вот… До свадьбы ихней месяц оставался. Повстречал я её как-то в поле за табором. Побродили мы с ней по полю, поговорили. И сами не заметили, как вместе в стоге сена оказались. Да там и заночевали…

— Здорово! — прищёлкнул языком Грызун, — цыганочки, говорят, девки горячие. И до любви страстные.

— Да, — нехотя согласился Цыган. Видно, не особо хотелось ему обсуждать достоинства своей подружки с остальными.