— Нет еще. Сперва я хотел переговорить с тобой с глазу на глаз.

Филибер де Монтуазон нахмурился. Гуго де Люирье должен был вернуться во Францию добрых два месяца назад. Он хорошо знал своего лейтенанта, а потому не сомневался: если тот так задержался в пути, значит, на то были серьезные причины. Филибер де Монтуазон кивнул в знак согласия. Они одновременно взяли по ломтю хлеба, намазали его тягучим медом и отправили в рот.

«Всему свое время», — подумалось Филиберу де Монтуазону. Возможно, день окажется не таким уж скучным и серым, как он полагал.

Альгонда проснулась с ощущением тяжести в низу живота и затуманенным сознанием. Потянувшись, она задела рукой что-то нежное и теплое. Сердце быстрее забилось в груди. Она повернула голову. Неужели это все-таки был не сон? Рядом, в белом свете утра, проникавшего в комнату через щель в ставнях, спала Филиппина. Прядь волос упала на высокий лоб, губы приоткрылись… Альгонда ощутила новый прилив желания. Закрыв глаза, она попыталась вспомнить, что предшествовало моменту, когда они с Филиппиной оказались вместе в кровати, но в памяти, похоже, не сохранилось ничего, кроме звука дыхания Марты там, в голубятне. Неужели, вернувшись после ночной эскапады, она забыла запереть дверь своей комнаты? Или Филиппина поджидала ее возвращения? У Альгонды никак не получалось отделить сон от реальности. Единственное, о чем она помнила, это наслаждение, которое они подарили друг другу, опьяненные — одна — радостью открытия ранее неизвестного источника удовольствия, другая — тем, что ушла боль, терзавшая ее тело. Альгонда отвернулась и бесшумно соскочила с кровати. Она уже стояла на полу, когда тонкие пальцы попытались сжать ее руку.

— Не уходи… — пробормотала Филиппина.

Альгонда пренебрегла просьбой и деликатно оттолкнула ручку своей госпожи. Пальцы Филиппины замерли на белой простыне. Она пребывала в полусне, а потому не стала настаивать. Огонь в камине погас, и по комнате распространился едкий запах дыма. В спальне стало очень холодно, но Альгонду это не смутило. Обнаженная, она прошла в свою уборную, отодвинула заслонку над маленьким отверстием в выступе стены и только потом вспомнила, что использовала всю воду, когда убирала за собой ночью. Выход был только один — отправиться в покои Филиппины. Дверь между их комнатами по-прежнему была заперта на два оборота, и ключ торчал в замке — доказательство того, что юная госпожа пришла к ней в спальню по общему коридору. При мысли об этом Альгонда испытала недовольство. Сетовала она и на себя за то, что поддалась искушению. Не забудется ли удовольствие, которое дарил ей Матье, если она и впредь будет делить ложе с Филиппиной? Альгонда не хотела этого, не хотела предавать эту часть любимого, которая осталась в ней. Она вздохнула. Слишком поздно жалеть о том, что случилось…

Она вошла в комнату своей госпожи, мимоходом отдергивая занавеси на окнах, чтобы впустить резкий утренний свет. В комнате, отведенной специально для купания, стоял большой чан с водой, а рядом с ним — несколько ведер. Не раздумывая, Альгонда, черпая воду горстями, стала обмывать свое тело. Холодная вода взбодрила ее. Если даже Филиппина застанет ее за этим занятием, не страшно. Сегодня утром мадемуазель де Сассенаж подождет. Почувствовав себя лучше, Альгонда обтерла тело полотенцем и надела чистую рубашку Филиппины. Только после этого она занялась привычными утренними делами. В камине, под котелком, скоро пожирая мелкие поленца, запылал яркий огонь. Альгонда вылила в котелок оставшуюся воду, бросила горсть листьев мяты и, оставив воду греться, вернулась к себе в комнату, чтобы одеться.

Филиппина уже проснулась и сидела на кровати, опершись о деревянное изголовье. Руки девушка скрестила на груди с торчащими сосками, брови ее были нахмурены, губы обиженно надуты.

— Почему ты от меня ушла? Что такого срочного тебе надо было сделать? Твоя главная забота — ухаживать за мной! А я замерзла как ледышка! — сердито начала выговаривать Филиппина.

Альгонда по-прежнему молча подошла к очагу, присела, уложила горкой несколько маленьких поленьев и принялась раздувать угли в надежде вернуть их к жизни. Она дула, пока не показались первые слабенькие язычки пламени. Филиппина же не желала успокаиваться:

— Ну вот, из-за тебя я простужусь!

— А я — из-за тебя, можешь мне поверить. Укройся получше! — бросила Альгонда через плечо.

Лицо Филиппины покраснело от гнева.

— Как ты смеешь говорить со мной таким тоном? Забыла, что ты — моя служанка?

Альгонда со вздохом воткнула в угли несколько тонких лучинок, которые тут же с треском вспыхнули, и встала. Прищурившись, она остановилась у изножья кровати и посмотрела возмущенной Филиппине прямо в глаза.

— Вот уже шесть месяцев, как ты делаешь все, чтобы меня погубить. Дело сделано: я сама себя не узнаю. И не вздумай меня в этом упрекать. Ты имеешь то, что заслуживаешь, — меня.

Не сказала бы, что ты так уж стараешься мне угодить, — пробормотала по-прежнему недовольным тоном ее юная госпожа.

Но во взгляде ее уже не было злости, лицо утратило высокомерное выражение. Филиппина словно дожидалась, чтобы кто-то поставил ее на место.

Ты самая капризная, самая тираничная, самая невыносимая из дам, на которых ты заставляешь меня быть похожей, Елена, но, на мое несчастье, ты — и самая красивая, самая чувственная, самая…

— Замерзшая! Иди ко мне! — перебила ее Филиппина и с умоляющей улыбкой протянула к Альгонде руки.

Альгонда только покачала головой. Отныне разве не должна она полностью подчиниться воле своей госпожи?

«Так будет, пока она не повстречает принца Джема», утешила себя она. Потом он займет ее место, научит Филиппину новым играм, откроет ей другие источники плотских удовольствий…

— Иди же! И сними сейчас же мою сорочку, не помню, чтобы я тебе ее дарила!

Альгонда подчинилась, обошла кровать и легла под одеяло. Холодные ноги мадемуазель де Сассенаж тут же прижались к ее ногам.

— Ты и вправду вся дрожишь, глупышка! На улице выпал снег. Разве ты не слышала, что зимой тот, кто не умеет защищать себя от холода, умирает? Повернись-ка, я разотру тебе лопатки!

Филиппина подчинилась без споров, открыв взору Альгонды изгибы своей алебастрово-белой спины. Та накрыла ее простыней до самой макушки (ночной чепец с Филиппины, как и с самой Альгонды, слетел во время их постельной схватки), села на постели, не забыв набросить на плечи одеяло, и стала с силой растирать своей госпоже спину.

— Ай! Ай-я-яй! Я не просила тереть так сильно! Ты сдираешь с меня кожу!

— Перестань ныть и терпи, а то буду тереть еще сильнее!

— Ты должна меня слушаться! Хватит! — приказала Филиппина.

Альгонда и на этот раз не подчинилась, даже наоборот — оседлала чресла своей госпожи. Как Филиппина ни вырывалась, как ни пыталась достать до безобразницы руками — все напрасно.

— Думаешь, легко будет сбросить меня, когда ты сама научила меня сидеть в седле? — со смехом спросила у нее Альгонда.