— Скоро, друг мой, очень скоро. Вы должны понимать, что Великий магистр очень занят. Будь я на вашем месте, я бы не стал тратить время на ожидание. Меч, подобный вашему, не должен ржаветь без дела, к тому же люди вашего ранга могут позволить себе обойтись без рекомендаций. Почему бы вам не поступить на один из наших кораблей? Наши моряки охраняют подступы к ближнему Востоку и к Египту от пиратов и защищают европейцев, которые торгуют с Османской империей.

— Потом, вполне возможно, я так и сделаю. Если таковы будут пожелания Великого магистра, — заупрямился Ангерран.

— Как пожелаете. С вами мы больше не увидимся, поскольку завтра же я отплываю назад во Францию, — со вздохом сказал Гуго де Люирье, вставая со стула.

Ангерран проводил его к двери. Воспоминания о египтянке не давали ему покоя.

— Еще один вопрос: как она?

Гуго де Люирье нахмурился и окинул юношу недобрым взглядом.

— Муния полностью оправилась от потрясения, могу вас в этом заверить. Сейчас она в полной безопасности в монастыре, где готовится принять крещение. Не советую вам пытаться ее найти. Турки до сих пор в городе, ждут судна, которое доставит их в Анатолию. Они могли установить за вами слежку, чтобы вы привели их к ней. Благодаря вам она до сих пор жива. Вы, конечно же, не захотите подвергать ее новой опасности?

В любезных словах и тоне гостя ощущалась некая напряженность, отчего Ангеррану стало не по себе. Однако аргументация госпитальера была безупречна.

— Разумеется, нет! — не без сожаления признал он.

Посетитель удалился.

Прошел месяц, но Ангерран до сих пор не удостоился чести быть принятым Пьером д’Обюссоном. Более того — выяснилось, что лейтенант Гуго де Люирье ему солгал. По непонятным причинам он тоже оставался в городе. «И наверняка неплохо проводит время», — решил Ангерран, коря себя за глупость и доверчивость. Судя по всему, Гуго де Люирье даже не потрудился поговорить о нем с Великим магистром. Подумав немного, он отправился в северо-западную часть города, где находился дворец главы ордена госпитальеров. Там он представился и попросил аудиенции. Подозрения подтвердились: во дворце Великого магистра об Ангерране де Сассенаже слышали в первый раз. Секретарь Пьера д’Обюссона пообещал, что в ближайшее время магистр его примет.

Чтобы развеяться, Ангерран отправился гулять наугад по городским улицам, разглядывая великолепные строения из тесаного камня, так похожие на дома богатых сеньоров во Франции, — с такими же башенками и галереями с навесными бойницами. Не желая признаваться в том даже себе самому, юноша искал место, где Муния изучала закон божий, а Гуго де Люирье плел свои интриги. С египтянкой он хотел увидеться, чтобы узнать, благополучна ли она; что до лейтенанта, то не помешало бы ему о себе напомнить. Однако случай не пришел ему на помощь, и к ужину Ангерран вернулся на постоялый двор. В этот час в заведении было полно посетителей и пахло вкусной едой. Отовсюду слышался смех, ругательства и разговоры моряков, солдат и торговцев, но из всего множества языков чаще звучали французский и греческий. Он прошел к столику у окна, который хозяева держали свободным специально для него. Когда на лестнице, ведущей в общий зал из погреба, появился хозяин, Ангерран махнул ему рукой. Он знал, что ужин ему подадут быстро и он будет обильным и вкусным, а девушка, прислуживающая ему, придет к нему в комнату и разделит с ним постель, как только заведение опустеет.

В задумчивости он не сразу заметил мальчика, подбежавшего к его столу. Только когда тот потянул его за рукав, Ангерран пришел в себя.

— Для тебя! — с трудом выговорил ребенок и протянул ему записку. Было очевидно, что язык франков ему не родной.

Удивленный Ангерран решил проверить, нет ли тут ошибки, и вопросительно посмотрел на трактирщика — пузатого грека с отвисшими до середины шеи щеками. Тот кивнул в знак подтверждения. Когда Ангерран сунул мальчику в руку монетку, тот убежал, не дожидаясь ответа. Оставшись в одиночестве посреди этого гама, шевалье де Сассенаж тихонько развернул записку.

«Будьте сегодня ночью, с двенадцатым ударом часов, у южной потерны монастыря Святой Магдалины. Вы один можете мне помочь».

Подписи не было, но красивый почерк и надушенная бумага не оставляли сомнений в личности особы, написавшей это послание. Ангерран шепотом спросил у девицы, которая принесла суп, как пройти к монастырю Святой Магдалины, а потом занялся своим ужином, с нетерпением дожидаясь назначенного часа.

Монастырь находился в северо-восточной части города, по соседству с кварталом, отведенным под казармы госпитальеров. Завернувшись в плащ, почти невидимый в тени столетних олив, Ангерран укрылся за стволом дерева неподалеку от низкой сводчатой двери, вырубленной в стене. У него над головой, меж пудрово-синих облаков, через равные промежутки времени мелькали, оставляя за собой короткий огненный след, падающие звезды. Никогда небо не казалось ему таким ярким, а ожидание — таким тягостным. Когда прозвучал, двенадцатый удар колокола, дверь приоткрылась, выпуская на улицу почти невидимую в ночи тень. Он бросился навстречу. Это была Муния.

— Спасете ли вы меня еще раз, шевалье? — спросила она без всяких преамбул, сжимая его руки в своих.

— Не раздумывая! Но какая опасность вам угрожает? Турки покинули город.

— Я боюсь их меньше, чем эту свинью Гуго де Люирье!

Такой ответ стал для Ангеррана полной неожиданностью.

— Неужели он вас…

— Много раз, пока мы были на корабле. Он сказал, что это — плата за то, что я до сих пор жива.

Ангерран в гневе сжал кулаки.

— Подлец! Попадись он мне сейчас…

— Я до сих пор в его власти, шевалье. Он пристрастился к удовольствиям, к которым меня принуждает. Вчера он сказал, что собирается на мне жениться, поскольку тогда сможет потакать своей гнусной природе совершенно безнаказанно.

— Может, вы не так его поняли? Он — монах, и не думаю, что ему позволят…

— Увы, шевалье, существует правило, согласно которому член ордена, который становится наследником дворянского титула, может отречься от сана. При одной мысли об этом меня охватывает дрожь!

Она протянула ему руку, чтобы он смог убедиться в правдивости ее слов. Взволнованный молочной белизной ее кожи, юноша постарался взять себя в руки, дабы не выдать своих чувств.

— Это так ужасно? — спросил он тихо.

Она посмотрела на него своими большими, полными слез глазами, а потом приподняла, повыше рукав. Света звезд было достаточно, чтобы увидеть довольно большой след от ожога.

Ангерран был поражен.

— Значит ли это, что он…

— Он — сумасшедший, мессир! И все мое тело покрыто стигмами, свидетельствующими о его извращенных страстях! Он затыкает мне рот кляпом, чтобы я не кричала, и связывает, чтобы не смогла сопротивляться.

— Но почему вы не пожалуетесь монахиням? Пьер д’Обюссон защитил бы вас!