— Спасибо, — отвечает Лаура голосом, который Сара назвала бы «холодным». Потом я слышу мокрый, чмокающий звук, который издают эти двое, когда их рты соприкасаются. Через секунду, когда звуки стихают, Лаура говорит уже потише:

— Джош, не стоит обо мне волноваться. Я тебе об этом постоянно говорю. У меня просто голова забита работой и всем остальным.

Слышится звон тарелок и столовых приборов, а потом звук удаляющихся шагов Лауры и Джоша. Они движутся из кухни в гостиную, и мне опять становится их видно. За едой оба делятся тем, что произошло на работе. Потом замолкает музыка, и Джош идет к тому месту, где она живет. На этот раз он вместо маленького серебристого диска ставит черный.

Песня, которая льется, напоминает те, что раньше, два-три раза в год, слушали Сара с Анис, когда приезжала последняя. Что-то о «кризисе личности». Подруги вели себя глупо, пели в такие предметы, как расчески или пустой держатель бумажных полотенец, как будто это их микрофоны, в которые поют люди по телевизору. У Анис приятный голос (хотя обычно он звучит низко и хрипловато), и я сразу вижу, что ее пение нравится Саре больше собственного. Сара уверяет, что та известна благодаря своему пению.

Должно быть, у кошек и людей разные музыкальные вкусы, потому что, на мой взгляд, ни у кого нет такого приятного голоса, как у Сары. Анис всегда повторяла, что Саре самой стоило попробовать стать профессиональной певицей. Я вскакивала на лапы, тыкалась головой в руку Сары, потому что радовалась, когда она пела. А Анис наклонялась почесать меня за ушком, так, как мне нравится, и говорила: «Смотри — даже Пруденс со мной согласна!»

Но Сара уверяла, что не обладает Тем, чем обладает Анис, чтобы выступать на сцене перед другими людьми. Именно поэтому ей нравилось быть диджеем. Она могла дарить музыку людям, не стоя перед ними. «Как бы там ни было, — отвечала Сара подруге, — я никогда не была такой талантливой, как ты».

Несколько секунд я не слышу ничего, кроме этой песни и звона вилок о тарелки. Джош продолжает есть, но вилка Лауры замирает на полпути ко рту. Тогда он говорит:

— Все в порядке?

— А? — Лаура едва заметно качает головой, как делает Сара, когда пытается «прояснить мозги». — Прости, задумалась.

Лицо Джоша розовеет, хотя не могу точно сказать почему — то ли от смущения, то ли потому, что он собирается сказать неправду.

— Это ты меня прости, — извиняется он. — Я не подумал. Я видел такую же пластинку в коллекции твоей мамы, когда мы убирали в квартире.

— Может быть, — отвечает Лаура. — Она любила «New York Dolls».

Джош смотрит Лауре в лицо, она же пытается выглядеть как обычно, и ей практически удается, если бы не морщинка между бровей. В конце концов Джош мягко произносит:

— Может быть, пойдем наверх, когда поедим, и рассортируем какие-то из ее коробок? Пластинками можно заняться на выходных. Если честно, мне кажется, — поспешно добавляет он, как будто боится, что Лаура его перебьет, — ты будешь крепче спать, как только мы с этим покончим. А когда мы кое-что вынесем, то сделаем немного веселее жизнь Пруденс. Я вижу, как она ходит по комнате — ей даже развернуться негде.

Мышцы вокруг моих усов напрягаются. Если Джош на самом деле беспокоится обо мне, то должен понимать, что меньше всего мне хочется, чтобы любую из этих коробок уносили.

К тому же, если бы ему на самом деле не безразлична была моя судьба, он дал бы мне попробовать свой омлет.

— Пруденс привыкает к новому месту, — отвечает Лаура. — С ней все будет хорошо. А мне сегодня вечером нужно просмотреть кучу бумаг. — Она встает с тарелкой в руке.

— Не волнуйся, — уверяет Джош, — я все уберу.

— Спасибо, — благодарит Лаура, останавливается и целует его в щеку.

В квартире стоит тишина, слышно только, как ручка царапает бумагу, — это на диване в гостиной работает Лаура. Джош уже давным-давно пошел спать. Со своего места на середине лестницы мне видно, что Лаура тоже устала. Слишком часто она замирает, поднимает на лоб очки и потирает глаза. Однако спать не идет. Вероятно, потому, что знает: все равно будет несколько часов крутиться из стороны в сторону, путаться в одеяле, как происходит, похоже, каждую ночь.

Что-то звенит у меня в левом ухе, я дергаю им, но звон не прекращается. Наконец левой лапой я достаю до своего ушка и чешу его когтями. От этого моя бирочка «Пруденс» начинает звенеть, и Лаура испуганно поднимает голову. Наши взгляды встречаются. Она впервые видит меня на лестнице. Я напрягаюсь всем телом в ожидании ее дальнейших действий.

— Привет, Пруденс, — негромко окликает она. — Не спится?

Я не раз слышала, как Лаура с Джошем разговаривают обо мне, с тех пор как я живу здесь, но она впервые обратилась непосредственно ко мне. Я начинаю нервничать по какой-то необъяснимой для меня причине. Приподнявшись, я поворачиваюсь и прыжком преодолеваю верхнюю часть лестницы, потом стремительно несусь по коридору, держась поближе к стене, — назад в свою темную комнату, где стоят коробки с вещами Сары. Всю дорогу звенит моя бирочка и умолкает только тогда, когда я стремглав бросаюсь в недра шкафа. Лаура заходит в комнату следом за мной и останавливается. Хотя в темноте она не может видеть, где я прячусь, уверена: она точно знает, где я.

Ее темный силуэт пересекает комнату и присаживается перед одной из коробок Сары. Слышится глухой стук и шелест перемещаемых предметов, а потом шуршание, как будто из-под более тяжелых предметов достают какой-то пакет. Тут я вспоминаю, что Лаура возвращалась к мусорнику, чтобы забрать обратно один пакет, который выбросила в день нашего переезда.

Лаура подходит к шкафу, моя шерсть встает дыбом.

— На, держи, — мягко говорит она, опускаясь на корточки, и бросает что-то мне в шкаф.

Это один из Сариных «выходных» нарядов, тусклого золотистого цвета с белым рисунком в виде ромбиков. Помню, как я подумала в тот день, когда Сара примеряла свои модные «птичьи платья», что никогда не видела ее более красивой, чем в нем. Она носила его, будучи еще моложе теперешней Лауры.

Я осторожно подползаю к платью, тяну его передними лапами, чтобы удобнее расправить. Я сразу понимаю, что, имея рядом мягкую подстилку с таким приятным, знакомым запахом нас-с-Сарой-вместе, сегодня я усну намного быстрее. Лаура продолжает сидеть на корточках перед шкафом, и, когда я отрываю глаза от платья, наши взгляды опять встречаются. Мы смотрим друг на друга, Лаура медленно закрывает и вновь открывает глаза. Так иногда делала Сара, когда я смотрела на нее. Я ощущаю полное опустошение в теле. Когда опускаются мои веки, Лаура осторожно мне подмигивает.

Мои глаза так быстро слипаются, что я даже не слышу, как она выходит из комнаты. И только на следующее утро, когда я просыпаюсь почти в полдень, кажется, впервые со вчерашнего вечера, я понимаю, что есть вещи, одинаковые везде. Даже здесь, в этой незнакомой стране, так далеко — на другом конце света — от дома, где я выросла, кто-то научил Лауру правильно общаться с кошками.