Лихорадочный жизненный ритм утомил Гришу. Он стоял на пороге Зосиной квартиры плешивый, с потрепанной физиономией, широко улыбаясь. Его длинный, чуть кривой нос, казалось, стал еще длиннее. Стоял, сжимая в одной руке старую пыжиковую шапку, в другой – яркий пакет с шампанским. В глазах его была неуверенность. Зося растерянно смотрела на Гришу.

– Вот, пришел, – сказал он. Улыбка его стала еще шире. – С Новым годом, Зосенька!

Она все так же молча посторонилась. Гриша переступил порог, почувствовал себя увереннее. Похоже, он не сильно удивился бы, если б его прогнали.

Он передал ей пакет с шампанским, снял потрепанную дубленку, со стуком сбросил ботинки, оставшись в голубых шерстяных носках. Потирая руки, прошел в гостиную.

– О! Меня, я вижу, ждали!

От его неуверенности не осталось и следа. Он вдруг стал похож на прежнего Гришу, развязного, веселого, остроумного.

– Ну, здравствуй, малыш! – Он протянул к Зосе руки, обнял, поцеловал в щеку. – Сколько лет, сколько зим! Ты прекрасно выглядишь, Зосенька! Дураки мы, мужики!

Ему не пришло в голову, что она может кого-то ждать. Он не подумал, что у нее есть мужчина, для которого накрыт стол. По глупости? Или по другой причине? Или на лице ее прочно осело выражение безмужней бабы, которое с ходу просекает любой опытный мужик? Стигма[1]вечной девственности? И даже стол, накрытый на двоих, не убедил его в обратном?

Они встречались когда-то на первом курсе. С месяц примерно. Потом разбежались на летние каникулы и потеряли связь. Ленка Горохова сказала ей тогда:

– На Гришу не рассчитывай. Донцов у нас народное достояние.

Зося с замиранием сердца ожидала, что Гриша позвонит, но он так и не позвонил. А в сентябре они пересеклись на ходу в студенческой столовке, обменявшись коротким: «Привет!» Он не назвал ее по имени, и Зося поняла, что Гриша забыл, как ее зовут.

Сразу после смерти мамы она наткнулась на Гришу в центральном гастрономе. Он остановил ее и спросил: «Как дела, малыш?» И хотя стал он изрядно плешив, у него оказались все те же ласковые карие глаза и приятный низкий голос, полный участия. Как сказала однажды та же опытная Ленка Горохова: Гриша умеет внушить женщине мысль, что она у него единственная. Зося расплакалась прямо в гастрономе. Гриша смотрел с состраданием. Их толкали. Он проводил ее домой и остался с ней на два дня. И хотя после этого он исчез, она благодарна ему за участие. Он был ласков, нежен, называл ее красавицей и, главное, слушал, давая выговориться.

Это случилось четыре года назад. Она ни разу не встречала Гришу с тех пор.

Без пяти двенадцать Гриша открыл шампанское. Пробка взлетела под потолок.

– За нас! – воскликнул Гриша, и это ровным счетом ничего не значило. Это не значило, что они теперь вместе и будущее у них одно на двоих.

Гриша оживился, раскраснелся, так и сыпал анекдотами. Зося хохотала до слез, пила шампанское. Он поминутно целовал ее то в щеку, то в губы, легко и нежно прикасаясь влажными, пахнущими водкой губами. Он уже выпил где-то, возможно, в другой компании, и только богу одному известно, почему он ушел оттуда. Может, выгнали. В сознании Зоси невнятно зрела мысль о том, что… Ну и пусть! Пусть даже такой, как Гриша, вечный мальчик, непостоянный, гулена, лишь бы не быть одной… Лишь бы не одной, черт побери!..

Гриша быстро уснул, а она лежала без сна, прислушиваясь к его храпу, испытывая удивительное чувство покоя и уюта. Она представляла себе, как они встанут за полдень, она накроет на стол…

Зосю разбудил шум – что-то где-то упало. Было еще темно, Гриши рядом не оказалось. Набросив халат, она выскользнула из спальни. Он обувался в прихожей, в жидком молочном свете плафона. Уходил по-английски, не прощаясь. При виде Зоси он неловко поднялся.

– Я не хотел тебя будить, – пробормотал он, багровея. – Я пойду, ладно?

Виноватые ласковые глаза, потрепанная физиономия, длинный, обвисший, гротескный нос. А она-то решила, идиотка…

Гриша чмокнул ее в щечку и ушел. Зося слышала, как он сбежал вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. Словно боялся, что она бросится за ним вдогонку. Зося вернулась в спальню, села на кровать. Часы показывали семь утра.

– Только не надо трагедий, – сказала она себе. – Скажи спасибо хотя бы за это. И не вздумай реветь. В твои годы от слез портится кожа.

Посидев еще немного, она сгребла мятое постельное белье, пахнущее чужим человеком, и запихнула в стиральную машину. Достала из комода свежее. Потом долго стояла под душем, подставляя лицо под горячие струи, смывая Гришины поцелуи…

– Да я вам все уже рассказал. – Речицкий откинулся на спинку стула. – Я подошел, они были вместе, Юра и Лида. Нормально стояли, разговаривали. Не ссорились, ничего такого. Я еще ей руку поцеловал. Ее аж передернуло. Она меня не очень жалует… жаловала. По причине отсутствия к ней интереса, что бабам всегда обидно. Она была не в моем вкусе. Всегда недовольная, вечные претензии… Мне нравятся женщины веселые, пикантные, я и сам веселый. Юрка потому по бабам и бегает, что домой идти не хочет. Но я вам типа ничего не говорил. Не будем вытаскивать из шкафа семейный скелет, так сказать. Хотя все в курсе. Вы расспросите Регину, они вроде дружили. Хотя что бабы понимают в дружбе? Одни сплетни.

– Господин Речицкий, давайте еще раз, с самого начала, ничего не пропуская. Вы подошли к Роговым. Они были одни? – Кузнецов, сцепив руки на столе, внимательно смотрел на бизнесмена.

– Одни. Я как раз выиграл ящерицу, участвовал в конкурсе, чуть дуба не врезал. Прыгал вокруг елки на одной ноге. И, главное, ногу поменять не дают, скачи на одной! Дед Мороз, сволочь. Затейник! А я уже, так сказать, проводил старый год и полностью укомплектовался встречать новый. Не помню, сколько я засосал, но, между нами говоря, немало. Сначала мы отмечали у себя на фирме, потом я заскочил на минутку в «Белую сову», потом встретил соседа по даче. И только после этого уже рванул в мэрию. Ну, отпрыгался я, подхожу, значит, к ним с ящерицей. Падаю в кресло рядом. Даже мысль мелькнула подарить ящерицу Лидке! Аж рассмеялся, как представил ее с этой ящерицей. Но не успел – она как рванет от нас. Ну, не то чтобы рванула, а отошла внезапно. Наклонилась к Юрику, шепнула что-то, и вперед!

– Вам не показалось, что она увидела кого-то?

– Даже не знаю, – Речицкий задумался. – Нет, кажется. Я, если честно, обрадовался, что она ушла. Ну, думаю, мы сейчас с Юриком вздрогнем в мужской компании, расслабимся без баб-с. Но не судьба, как говорится. Не успели пригубить и словом перекинуться, как подгребает Регина Чумарова, в руке литровый стакан пойла, хорошая уже. И тоже с претензиями. Якобы я ей должен. Вы же знаете Регину? Дочка Деревянко, который держит все городские бензоколонки. А ее муж, Витя Чумаров, выбросился с балкона два года назад. Всякое говорили, но меня лично этот факт не удивляет. Я бы на его месте тоже выбросился. Да… так о чем я? Ну, стоим мы, и тут Регина как черт из табакерки и… одним словом: привет, мальчики! И сразу про деньги! Не прошло и пяти минут, как бежит мужик из охраны… Нет, вру, это было уже после двенадцати! То есть уже после Нового года. Лида так и не появилась. И тут этот мужик, так и так, говорит, пройдемте на опознание. Мы все и повалили.