– Жанна, если ты полагаешь, что врага можно победить увещеваниями, то сильно ошибаешься и потерпишь поражение, а это не входит в мои планы. На штурм нельзя идти с блаженной улыбкой на устах, не успеешь крикнуть «мама!», как эта улыбка слетит вместе с головой. Противника не побеждают уговорами, годоны пришли во Францию с мечом, и гнать их нужно тоже оружием. А значит, мы должны быть сильнее! – Он встал и прошелся по комнате. – А зачем?.. Как ты думаешь, почему я гоняю тебя у всего Шинона на виду? Потому что, глядя на тебя, Деву, сотни других дурней, вчера не державших оружия в руках, теперь носятся с копьями наперевес и дерутся деревянными мечами. В другое время нанять их и обучить стоило бы сумасшедших денег, а сейчас это делается бесплатно, просто потому что люди хотят помочь своей Деве, идти за тобой!

Жанна ахнула:

– Я нужна вам из-за денег?

Бровь барона приподнялась:

– А ты думала для чего? Неужели мне больше нечем заняться, как только возиться с девчонкой-неумехой? Или вообразила себя принцессой только из-за того, что герцог ежедневно делает тебе кучу комплиментов?

Едва сквозь привычную надменность проглянуло истинное лицо, как он тут же стал прежним. Жанну захлестнула обида:

– Вы можете больше не возиться со мной! Я не потерплю поражения, потому что меня поддерживает Господь!

– Ого! Мы уже научились обижаться. Ты из святоши становишься человеком, это мне нравится куда больше.

– Вы делаете меня хуже, чем я есть!

– Неправда, я просто напоминаю, что кроме неба есть еще и земля и если не смотреть под ноги, то можно упасть. Смотри хоть иногда, пожалуйста. – Уже у двери он обернулся, снова насмешливо блеснули большие глаза: – А возиться с тобой я буду! Слишком много сил и денег вложил, чтобы бросить на полпути! Ты еще освободишь Орлеан и притащишь этого недотепу в Реймс. Вот после того тебя можно будет бросить.

Глядя вслед ушедшему барону, Жанна пыталась разобраться сама в себе. Да, конечно, она сильно изменилась, и непонятно, хорошо это или плохо. Ей по-прежнему жалко любого обиженного, она по-прежнему горела желанием освободить Орлеан, в чем барон девушку поддерживал, но Жанна стала видеть людские недостатки, не осуждая их при этом. Зато теперь деревенская простушка была готова дать отпор любому. Хорошо это или плохо? Может, Жиль прав, и добро должно быть с кулаками? И все равно Жанна не представляла, как можно убивать людей, даже если это враги…

Однажды де Ре сказал, что Жанна с дофином словно спят, только каждый по-своему. Тогда она не поняла, о чем речь, а теперь вдруг осознала: Жиль старательно пробуждал в ней чувства, раньше совершенно незнакомые, – досаду, возмущение, даже злость. Вызывал их по отношению к себе, при этом временами оговаривая, что злиться надо будет на врага.

Жанна пыталась внушить ему, что победить можно и словом, это вызывало у барона приступы смеха.

– Но Иисус побеждал добрым словом, а не злостью. И многие святые тоже.

– Иисус – да, но вот святых в наших краях давненько не наблюдалось. Правда, если тебе действительно удастся без применения силы уговорить англичан уйти от Орлеана, я признаю тебя святой и объявлю об этом всему миру! Только боюсь, что нам все же придется надрать им уши и задницы безо всяких увещеваний. Спустись с небес на землю хотя бы на время похода, прошу тебя! – И тут же следовала новая насмешка: – А то мне как-то совестно давать по шее святой!

А однажды, сама не зная почему, Жанна вдруг заявила барону:

– Вы совсем не такой, каким стараетесь казаться!

Его черные глаза уставились в нее, и в этот раз она не увидела преисподнюю… Жиль де Ре отвел взгляд первым, чуть задумчиво хмыкнув:

– Может, ты и права…

И обычной насмешки не последовало.

Барон задал один вопрос, ответ на который Жанне пришлось искать в самой себе:

– Слушай, я заметил, что ты смущаешься всеобщей любви, особенно когда тебя окружает народ и начинает вопить от восторга. Почему, разве это не приятно, когда тебя боготворят?

Девушка даже вздрогнула при слове «боготворят».

– За что меня возносить, ведь я ничего не сделала? Они кричат, словно я героиня…

– Вот только не говори, что ты такая же, как все, это будет выглядеть как набивание себе цены.

На глазах Жанны выступили слезы:

– Вот и вы тоже! Я действительно такая, как все! Просто меня Господь избрал, чтобы я показала Франции, куда идти и что делать!

Жиль де Ре замер, задумавшись. Непохоже, чтобы она набивала себе цену, эта девчонка действительно так и думает.

– Ты полагаешь, что Господь любого может выбрать для такой роли? Тогда проще было бы поручить это вон Бартоломи или епископу, а не тащить тебя из деревни, с границы с Лотарингией.

– Но я и правда не знаю, почему меня… Только я об этом не думаю, это Его воля. Жалко времени, которое проходит впустую, дело надо делать, а я сижу здесь. Не о себе надо думать, а о том, что должна сделать.

Чокнутая, сказал бы еще вчера Жиль, но сегодня все было иначе. Он уже понял, что не чокнутая и не блаженная, она человек, твердо поверивший в свое предназначение и теперь рвущийся выполнить его любой ценой. Стало страшно, а если этой ценой окажется ее жизнь?! Кажется, спросил вслух, потому что девчонка испуганно застыла, вытаращив на барона глаза, потом как-то по-особенному тихо покачала головой:

– Если это понадобится…

– Ты готова отдать жизнь, чтобы дофин проснулся и погнал годонов, которых сама и в глаза не видела?!

У нее снова слезы, жить хотелось, все же совсем молоденькая.

– Если иначе нельзя…

Жиль де Ре замер, уставившись в эти черные глаза. Девчонка явилась из своей деревни, которой война хоть и коснулась, но не так уж сильно, чтобы, если понадобится, пожертвовать собой ради людей, которых она никогда не видела и, возможно, не увидит… Нет, она чокнутая! Или святая…

Бартоломи с удивлением качал головой, встреча с этой девчонкой что-то изменила в бароне, и слуга никак не мог понять, нравятся ему эти перемены или нет. Временами он мог поклясться, что Жиль де Ре готов посвятить Деве свою жизнь. Этого еще не хватало! Барон всегда был в определенной степени не в себе, а уж к чему приведет общение с этой святой…

Слуга проводил взглядом своего хозяина, поскакавшего непонятно куда непонятно зачем.

Конь действительно нес барона Жиля де Ре подальше от Шинона. Особых дел вне города у него не было, просто хотелось разобраться в себе самом.

Жизнь Жиля была ясной и легкой, особенно с тех пор, как после гибели отца и второго замужества матери они с братом перебрались к деду. Дед научил внука получать удовольствие от всего – чтения книг и бешеной скачки на отличной лошади, от размышлений и умелого владения мечом, вкусной еды, красивых женщин, каждого прожитого дня. А еще внушил, что их род выше всех, даже выше законов Франции. Основания для этого были, они вели свою родословную от самого Карла Великого!