Умеет босс по мозгам врезать! Все у меня из башки вымело – и Крюка с запиской, и Сэндвича с его связями, и даже папин арест. Вернулся я в бокс на ватных ногах.

А там и впрямь интересно. Бабочке удалось вытащить из смеси все пять красок! Вместо неаппетитного коричнево-бурого пятна ее кусок ткани теперь украшало нечто яркое, пятнистое, похожее на палитру художника. Она стала первой из группы, выполнившей задание, она была гордой и счастливой, она обнимала мою маму, а та с любовью расправляла ей косички… Я ощутил укол ревности.

Как выяснилось, смесь состояла из желтой, лиловой, синей, зеленой и алой красок.

Но если от Бабочки можно было ожидать сюрприза, то Светлячок удивил по-настоящему. Наверное, не случайно Эйнштейн заявился, чтобы оценить его успехи… Те двадцать пять листов бумаги со стандартными элементами – линиями, геометрическими фигурами, графическими значками, – которые исчиркал наш новичок, это ведь был обычный, «человеческий» тест, вовсе не какой-то специальный для аномалов. Я знаю, мама объясняла. Дети что-нибудь на листах пририсовывают, а в итоге показывают уровень своего психического соответствия возрасту, готовность к обучению, степень образного мышления и что-то там еще. Так вот, на выходе обычно получаются примитивные картинки, ничем друг с другом не связанные. Крайне редко ребенок рисует какую-то единую историю, объединяя рисунки сюжетно, и это – явное отклонение от стандарта, близкое к «индиго».

Но здесь…

– Я что-то не разберусь, – озабоченно сказала мама, раскладывая листы по порядку. – Малыш, это у тебя что? Дэниел, дорогой, ты не понял задание?

Она назвала мутанта домашним именем: к «Светлячку» тот не привык, да еще и в стрессе пребывал. Сгорбился крючком, съежился, чтоб места поменьше занимать. По всему, сбылись худшие его опасения – он все сделал неправильно. Поползли по щекам беззвучные слезы…

На листах и вправду была нарисована явная ахинея. Не пойми-разбери что.

А вот Эйнштейн не был озабочен, наоборот! Главный инженер замер, как волк, учуявший добычу, потом кинулся вперед:

– Дай мне, Марина!

Глаза его горели. Он отодвинул столы и разложил рисунки на полу, собрав из них квадрат пять на пять. И вдруг стало видно, что это не двадцать пять разрозненных картинок, а одна большая, цельная, состоящая из фрагментов. Пазл сложился.

Был нарисован кусочек города, вид сверху. Улица с бульваром, речка. Бросались в глаза тени от людей и от домишек – они грамотно расходились веером от центра рисунка, потому что именно там, на центральном листе, мальчишка изобразил источник света. Это был большой костер, от него тени и бежали в разные стороны. А на костре сжигали человека… Ребенка. Сжигали ребенка.

– Мрачное пророчество, – изрек главный инженер.

– Не говори ерунду, Эли, – возразила мама. – При чем здесь пророчество?

Эйнштейн присел на корточки возле Светлячка:

– Это кто у тебя? В костре?

Тот не ответил, только сжался сильнее.

– Не трогай пока его, – попросила мама.

Эйнштейн встал.

– Если не пророчество, то что это, по-твоему?

– Тревожная фантазия, обусловленная ситуацией.

– На том и остановимся, – согласился он. Огляделся… и вдруг спохватился: – А с тобой-то что не так, детка?!

Бабочка больше не была радостной и счастливой, ее совершенно не интересовал ни пазл Светлячка, ни суета вокруг – нет, нет и нет. Тяжелым взглядом она изучала листочек с той дурацкой симметричной кляксой, которую я оттиснул баловства ради, то абстрактное «пятно Роршаха», которое я перекинул давеча со своего стола на ее стол.

– Что ты видишь? – спросил Эйнштейн ласково.

Она насупилась.

– Маму Марину обижают. Вот тут. – Она ткнула пальчиком куда-то в кляксу.

– Кто?

– Злой доктор. И еще… – Она сощурилась, всматриваясь. – Паук. С красным крестом на спине. Пэн дерется с чудовищем, убивает паука…

– Ну, вот и славно, – бодро воскликнула мама, пытаясь вернуть девочку в реальность. – Все хорошо закончилось.

– Да нет же! – крикнула она. – Тебя унес электрический конь!

Все замолчали. Как реагировать на бред, изрекаемый дитем? Эйнштейн взял в руки мое «пятно Роршаха» и задумчиво крутил его так-сяк, высматривая, очевидно, «злого доктора».

– В костре – я, – шепотом признался Светлячок.

Предзонник, он же центральный КПП при Институте, расположен несколько в стороне, там царят настоящие строгости, а здешний вход в Зону – этакий домашний, почти семейный. Если с Предзонника, бывает, по нескольку раз в сутки кто-то шастает за колючку и обратно, то этот вход открывается редко и по графику. Потому-то охраны мало, и все они свои. Охрана здесь вся размягченная, вальяжная – отдых, а не служба. И никаких вам сторожевых роботов, никаких пулеметов и датчиков.

Стена, правда, та же самая – тянется, сволочь, по всему городу, высокая, жуткая. За городской чертой Стена постепенно теряет в мощи и жути, а ближе к лесам и вовсе превращается в заминированную полосу, упрятанную в колючую проволоку, как правоверная мусульманка в паранджу. В тех местах Периметр охраняют роботы и военные патрули.

Так вот – Стена. В ней – ворота. Створки массивные, взвод солдат не сдвинет, и отъезжают они вбок при помощи сервоприводов. Двигатель – здесь же, в бронированном кожухе. А по ту сторону ворот устроена «игровая площадка» – небольшой кусок Зоны, укрытый по бокам и сверху мелкоячеистой сеткой. Прямоугольник сорок на тридцать ярдов. Сетка из пластика и вдобавок ионизирована; окруженная электростатическим полем, она хорошо защищает от «жгучего пуха». Создается странная иллюзия, будто этот лоскут старого Хармонта отделен от Зоны, будто Институт сумел оттяпать у пришельцев участок земли и сделать его безопасным.

Когда мутантов выводят на «игровую площадку», весь свободный персонал высыпает посмотреть. Развлечение! Люди заполняют внутренний двор, рассаживаются, покуривая, перебрасываясь шутками и делая ставки. Даже подобие трибуны устроили из контейнеров и ящиков, чтобы можно было смотреть поверх ворот и видеть в подробностях все происходящее.

Букмекером, как обычно, был майор Глиттер (это не прозвище!), начальник Службы инфильтрации. Его подчиненные работали в Зоне, регулярно ходили под смертью – кто за твердый офицерский оклад, кто за премиальные, – а он дергал их за нити, как кукловод, и принимал трофеи, никогда не покидая своего безопасного местечка. Если его штатные и нештатные головорезы являлись, по сути, сталкерами, то он при них был натуральным скупщиком хабара. Кто как не он мог взять на себя почетное право собирать ставки и распределять выигрыши, оставляя себе хороший процент?

Мы с Эйнштейном во двор не пошли, мы с ним – випы. Ложа для VIP-персон – это сортир на втором этаже. Хочешь – смотри из открытых окон. Или, вариант, в сортире есть балкон для курящих. Вот там мы и стояли с сигаретами в руках (в моей была сигарилла с любимым ароматом ржаного хлеба). Нагромождение контейнеров и ящиков, выполнявшее функцию трибуны, было прямо под нашими ногами. Я искал Крюка и не находил. Не пришел еще, значит, Крюк…