— Если водку принесёшь на корабль, убью. Сколько тебе стукнуло?

— Двадцать лет.

— Во как! Пора убивать. Беги, — сказал он. Я развернулся.

— Погоди, вот тебе подарок. И чтобы зубы блестели, как у коня, бля! Я проверю, — сказал старпом и протянул мне новую зубную щётку в прозрачном пластиковом футляре. — С днём рождения!

Около трёх я сошёл с корабля с увольнительной запиской в кармане. Ещё в кармане были все мои сбережения, которые я вынул из тайника. Тайник был такой, что никто бы его не обнаружил. Но у каждого матроса был подобный тайник. Ещё в кармане лежал мой военный билет — удостоверение моей личности на время военной службы. Там, в этом документе, было зафиксировано то, что я действительно родился 20 лет назад.

Я быстро и весело зашагал по дороге к посёлку по пробитой в глубоком снегу колее. Эту колею пробили несколько автомобилей. Нужно было поторапливаться. Магазин в посёлке закрывался в шесть часов вечера, а идти было далеко. Действительно далеко.

Широко шагать не получалось из-за снега. Было пасмурно, но не холодно, скорее даже тепло… и сыро. Приятно было вдыхать мокрый прозрачный воздух уже пропитанный ожиданием весны. Снег высился вокруг горами.

Приятно было идти свободно и чувствовать под шинелью и всей остальной одеждой своё молодое, прекрасно себя ощущающее тело. Тело, которое научилось спать в любой позе и при любой возможности, которое было радо любой пище и не подавало никаких болезненных сигналов.

Я то снимал шапку, то надевал её снова. От радости я даже раскидывал руки в стороны и, запрокинув голову, шёл, глядя в белое низкое небо. Всю дорогу я ощущал уже вот-вот подступающий праздник.

Когда я приближался к посёлку, стало едва заметно темнее, и повалил снег. Он посыпался сразу и хлопьями, отвесно и плотно. Стало, кажется, ещё темнее, чем было.

По посёлку я шёл в заметных сумерках и через сплошной снегопад. Все окна уже зажглись. К магазину я подошёл без двадцати шесть и увидел, что продавщица уже закрыла дверь на щеколду и возится с замком.

Она ничего не хотела слушать про то, что рано ещё закрывать магазин, что ещё целых двадцать минут до закрытия.

— Когда хочу, тогда и закрываю, ясно? — говорила она. — Видишь, нет и никого не будет уже. Снежище-то какой.

— А я? — удивился я.

— Да что ты купишь-то? Давай, ступай обратно, и нечего было сюда тащиться.

Я видел, что она сейчас уйдёт и тогда ВСЁ! Просто ВСЁ и всё! Я сказал ей, что у меня сегодня день рождения, что круглая дата, что мне необходимо.

— Да ладно врать-то! Так уж и двадцать лет! Прямо сегодня? — склонив голову, спросила она и прищурилась.

Я показал ей военный билет, она внимательно посмотрела.

— Смотри-ка правда! — улыбнулась она. — Ладно, что с тобой делать? Живо только! Я дома пообещала пораньше сегодня быть. Давай, именинник… Только у меня тут шаром покати, ничего ты тут не выберешь.

Она открыла магазин, выключила сигнализацию и включила яркий свет.

Я без того знал, что купить что-нибудь задача не из лёгких. Но оглядев полки маленького магазина понял, что потратить здесь деньги с удовольствием задача экстремальной сложности. Благо денег у меня было мало.

На полках магазина в основном стояли банки с рыбными консервами. Они меня совершенно не интересовали и, должно быть, не интересовали никого, потому что были составлены в причудливые пирамиды. На прилавке стояли коробки с конфетами. Их было три. В двух находились слипшиеся в монолит карамельки без фантиков, в одной “подушечки”, а в другой леденцы “Дюшес”. В третьей коробке были ириски “Золотой ключик” в бумажках. Их я купил целый килограмм. Продавщица завернула конфеты в газету “Боевая вахта”. Ещё я купил пряников, которые пришлось вырубать из коробки железным совком. Пряники тоже слиплись в большой сладкий кирпич.

Потом я купил три пачки самых лучших сигарет с фильтром. Сам я не курил, но хотел угостить ребят. Пачку какао-порошка “Альбатрос” я взял от недостатка воображения.

Ещё потом я указал пальцем на трёхлитровую стеклянную банку яблочного повидла и попросил посчитать, сколько за всё это должен. Продавщица постучала на счётах и сказала сумму, которая меня обескуражила. Денег оставалось ещё много.

И тогда я подошёл к тому, к чему даже в самых смелых мыслях не решался приблизиться… Возле кассы, на отдельном прилавке стояли пятилитровые банки с овощным ассорти венгерского производства. Высокие эти банки были наполовину заполнены крепкими маленькими пупырчатыми маринованными огурцами тёмно зелёного цвета, а другую половину банки заполняли крупно порезанные красные перцы. Всё это утопало в прозрачном, как слеза, маринаде-рассоле. На банке было большими буквами написано “GLOBUS”. Когда мы бывали в магазине, мы рассматривали эти банки, как аквариумы с диковинными рыбами. У нас на корабле было несколько ребят, которые утверждали, что пробовали эти огурцы и перцы. Они говорили, что это очень вкусно. А выглядело это просто сумасшедше.

Я посмотрел на те деньги, которые у меня остались и не веря самому себе и тому, что я делаю, шагнул к “Глобусам” и ткнул в одну из банок пальцем. (Когда пятнадцать лет спустя я выбирал первый в своей жизни автомобиль, и выбрал… я трепетал существенно меньше).

Мои покупки продавщица сложила в две старые затасканные сетки-авоськи.

— Занесешь в следующий раз. Не забудь, я тебе свои сетки даю, именинничек, — сказала она.

— А водки мне не продадите? — вдруг сказал я. Это было очень смелое высказывание, но после покупки “Глобуса” мне вообще ничего не было страшно.

— Ты офонарел что-ли?! — совершенно другим тоном сказала она. — Мальчик, какая тебе водка? В этом магазине её отродясь не продавали. Военный магазин! А детям спиртное продавать — это вообще грех.

Тут я объяснил, что водка нужна не мне, а тому, кто меня сюда отпустил. Я соврал, конечно. Просто мне очень хотелось блеснуть удалью и удивить парней. И врал я убедительно.

— Чёрт с тобой, — в конце концов сказала она, — деньги-то у тебя ещё остались?

Потом мы с ней шли по заваленному и засыпаемому снегом посёлку уже в

полной темноте. Я шёл, не зная куда, и даже не чувствовал вес авосек, которые были у меня в руках.

Возле одного двухэтажного деревянного дома она забрала все оставшиеся мои деньги, зашла в дом, а через пять минут принесла мне бутылку из-под газированного напитка “Буратино”.

— Самогонка, — громким шёпотом сообщила она, — очень хорошая. Проверенная, не бойся. Здесь все её пьют. Но ты забудь, где её взял. Понял? И прости Господи мне этот грех!

Я уходил из посёлка очень радостный, а может быть даже счастливый. Я чувствовал, что несу радость и удовольствие своим сослуживцам, да что там сослуживцам… Соратникам! Братьям по оружию! Мне 20 лет! Я несу самогонку и фантастическую закуску своим товарищам. Они будут благодарны мне!