В этот раз Стелли так торопилась к нашему домику, что даже не обращала внимания на цветы, которые переливались всеми цветами радуги. Я же краем глаза заметил болотного духа, который наблюдал за нами, спрятавшись среди кочек. Это была очень редкая встреча — говорили, что болотных духов может увидеть не каждый. Но о том, что сулила такая встреча, во мнениях сойтись рассказчики не спешили. Одни утверждали, что она обещает несчастье, другие убеждали, что увидеть болотника — большая удача, а третьи поговаривали, что болотный дух указывает на спрятанные сокровища. Впрочем, насчёт последнего я сомневался: мало найдётся дураков прятать своё золото в Болоте. Так что оставались несчастье и удача. Я не рискнул выбирать, а потому на всякий случай не сказал Стелли, что увидел болотника. Если он приносит несчастья, то пусть её они не коснутся. Болотник мигнул похожими на лягушачьи глазами и улыбнулся мне. Он знал, что я его вижу.

— Домик, — взвизгнула Стелли так, что болотник подпрыгнул. — Мир, пойдём быстрее! — закричала она и рванулась вперёд.

Едва девочка сделала шаг в сторону от тропы, как трясина под ней прогнулась, чавкнула и открыла свой старушечий беззубый рот. Стелли провалилась по грудь и яростно забилась, пытаясь вырваться, из-за чего ушла ещё глубже в болотную жижу. Музыка Болот сделалась громче, торжественней, цветы вдруг разом стали розовыми.

— Не шевелись! — закричал я, озираясь по сторонам и пытаясь найти хоть что-то, за что девочка могла бы уцепиться. Как назло, поблизости ничего не оказалось. Словно топь разом втянула в себя все кривые деревца и кустарники, которые ранее в изобилии встречались то тут, то там.

«Не вмешивайся, не вмешивайся», — зазвучало со всех сторон. Раньше я никогда не понимал голоса Болот: они сливались для меня в одну чудесную мелодию, — но сейчас кто-то звонко напевал: «Не вмешивайся, Мир, не вмешивайся».

Машинально я подумал: очень плохо, что Болота знают моё имя, это значит — они заметили меня, запомнили и посчитали своей частью.

Стелли больше не билась, она с ужасом смотрела на меня.

— Мир, — прошептала она. — Мир, я утону? Болота меня заберут. Они не дадут тебе возможности спасти меня. Уходи, я вовсе не хочу, чтобы у нас была такая общая судьба.

«Не беспокойся, не беспокойся, — пели Болота, — так будет лучше, так будет лучше».

Стараясь не слушать ни Болота, ни Стелли, я бросил под ноги соли, чтобы нежить не могла мне помешать, сорвал со спины лютню и, упав животом на тропинку, осторожно пополз вперёд, толкая перед собой инструмент. Когда гриф почти достиг Стелли, я также шёпотом, как она, сказал:

— Давай же, сделай рывок и вцепись в лютню обеими руками. Не бойся, я не отдам тебя Болотам. Ни за что. Верь мне.

Стелли рванулась из липкой грязи отчаянно и зло и вцепилась в инструмент. Я попробовал почву под собой, встал на колени и потянул со всей силы, на которую был способен. Мне казалось, что я играю в перетягивание с кем-то, спрятавшимся там, внутри Болот. Я боялся, что он будет сильнее, но, в отличие от него, я не мог допустить даже мысли о том, чтобы потерять эту девочку. Никого и никогда я не подпускал так близко к своему сердцу, как её. Если раньше слово «друг» было для меня набором букв, то теперь я знал, что оно означает. И я вытянул Стелли из трясины, буквально на пределе своих сил.

Тяжело дыша, мы лежали голова к голове и молчали. Затем Стелли произнесла:

— Спасибо.

— На здоровье, — буркнул я и вдруг рассмеялся.

И Стелли засмеялась в ответ. Мы лежали на болотной тропинке и хохотали как сумасшедшие, радуясь тому, что всё страшное уже позади.

Насмеявшись вдоволь, я поднялся, осмотрел лютню и присвистнул:

— Есть в этом происшествии и нечто хорошее, можно лютню дальше не тащить. Инструмент умер.

— Тебе влетит?

— Ты забыла, что мой отец лютье́? Да он даже не заметит, что одним инструментом стало меньше.

Это было, конечно же, не так: отец знал и любил все свои лютни, даже называл их своими детьми, заставляя меня немного ревновать. Но я не хотел расстраивать Стелли. Тем более что отец в последнее время настолько был занят новой, особенной лютней, что вообще ничего не замечал. Вот это была уже правда, но она мне не нравилась. Отец действительно не видел ничего вокруг. «Он у вас как влюблённый», — сказала про него наша соседка и отчасти была права.

— Я не забыла про твоего отца, просто я этого не знала. — Стелли серьёзно посмотрела на меня. — Мы очень мало знаем друг о друге, но одновременно у меня такое чувство, что мы знакомы целую вечность.

Взглянув ещё раз на лютню, я, не раздумывая больше, швырнул её прочь. Инструмент отлетел с дороги в болотную жижу. Вдруг Стелли рванулась за ним, схватила лютню за гриф, который жалобно торчал, точно просящая о помощи рука, и выдернула из грязи. Девочка стояла, тяжело дыша, и я видел, как по её щекам катятся слёзы.

— Я не хочу, — начала она, но голос её порвался, как тонкий лист бумаги, потом она упала на колени, обхватила меня руками и заревела. — Я увидела на месте лютни себя. Этот инструмент спас мне жизнь, ты её спас. Я оставлю его себе, можно?

— Конечно, бери, если хочешь. — Я чувствовал себя неловко, не зная, что нужно делать в таких случаях. — Но, чур, потащишь лютню сама.

Стелли кивнула, поднялась, и мне сразу стало холодно без её объятий. Но тут девочка улыбнулась, и я снова окунулся в тепло её присутствия.

— Пойдём, я видел рядом с домиком родник, нам надо помыться и постирать одежду, — предложил я.

— А во что мы переоденемся? Сошьём платья из листьев и травы? — Стелли шутила, но в глазах её всё ещё стояли слёзы.

— Что-нибудь придумаем. Ты не представляешь, каким я могу быть изобретательным. Впрочем, и предложенный тобой вариант тоже сгодится.

— Всё лучше, чем это. — Стелли указала на своё платье, полностью покрытое болотной жижей. Золотые волосы девочки слиплись, лицо было перепачкано, да и я выглядел не лучше. — Если нас с тобой сейчас кто-нибудь увидит, то примет за болотную нечисть и в ужасе убежит прочь, — рассмеялась Стелли.

— Я сам от себя скоро в ужасе убегу, эта болотная гадость ещё и воняет. — Я демонстративно зажал нос.

— А ты уверен, что это не твой обычный запах? — подначила меня Стелли.

Я показал ей язык, и мы снова засмеялись.

В домике я нашёл старое лоскутное одеяло и разрезал его на две части. Одну отдал Стелли, другую оставил себе. Девочка отправилась к роднику первой и вскоре вернулась; завёрнутая в лоскутное полотно, да ещё и с мокрыми волосами, она походила на шута.

— Тебе только в цирке выступать, — хмыкнул я.

— Бери выше, я согласна только на роль шута королевы.

— Высоко метишь.

— Отец говорит, что если ставить маленькие цели — ничего не достигнешь в жизни. А уж в плане достижений ему нет равных, так что его словам приходится верить.