Через минуту

RE:

Звучит драматично! Если это хорошая новость, которую тебе вдруг так срочно понадобилось сообщить мне лично, то да, у меня «найдется немного времени».

Через две минуты

RE:

Это плохая новость.

Через сорок секунд

RE:

Ну, тогда сообщи мне ее письменно. Но только, пожалуйста, сегодня! Завтра у меня тяжелый день. Мне нужно хоть пару часов поспать.

Через две минуты

RE:

Эмми, пожалуйста, давай лучше поговорим спокойно, когда у тебя будет время, через пару дней! А сейчас не ломай себе голову и ложись спать. Хорошо?

Через сорок секунд

RE:

Лео, мне, конечно, не хочется ломать голову. Но еще меньше мне хочется, чтобы ты мне ее морочил. Только не ты! И не таким образом. Очень конструктивно — «не ломай себе голову и ложись спать»! Давай говори!

Через тридцать секунд

RE:

Эмми, пожалуйста, поверь мне: это тема не для электронных посланий на сон грядущий. Об этом мы должны говорить лицом к лицу. А два-три дня тут особой роли не играют.

Через пятьдесят секунд

RE:

ДЛЛ, ИНГ!!!

(Дорогой Лео Лайке, извольте немедленно говорить!!!)

Через десять минут

RE:

Хорошо, Эмми.

Бернард знает про нас с тобой. Во всяком случае, знал. Это и было причиной, по которой я исчез с твоего горизонта.

Через минуту

RE:

???

Лео, что за бред? Что Бернард «знал»? Что он вообще — в принципе — мог «знать»? И откуда ты это знаешь? Если кто-то и должен это знать, то скорее я. Так мне кажется. Лео, по-моему, ты стал жертвой своей параноидальной мнительности. Я требую объяснений!

Через три минуты

RE:

Эмми, пожалуйста, спроси об этом Бернарда! ПОЖАЛУЙСТА, ПОГОВОРИ С НИМ! Это не я, а он должен давать тебе объяснения. Я не знал, что он так ничего тебе и не сказал. Я не мог себе этого даже представить. Я не хотел верить в это. Я думал, ты просто не хочешь говорить со мной об этом. Но ты, похоже, не в курсе. Он до сих пор тебе ничего не сказал.

Через две минуты

RE:

Лео, я потихоньку начинаю за тебя волноваться. У тебя что, жар? Что это за фантазии? Почему, черт побери, я должна говорить с Бернардом о тебе? Как ты себе это представляешь? «Бернард, нам нужно поговорить. Лео Лайке сказал, что ты знаешь про него. Если точнее, про него и про меня. Кто такой Лео Лайке? Ты его не знаешь. Это человек, которого я сама никогда не видела и о котором никогда тебе не рассказывала. То есть ты не можешь его знать. Но он упорно твердит, что ты знаешь про него, про него и про меня…» Лео, пожалуйста, возьми себя в руки. Не пугай меня!

Через минуту

RE:

Он прочел наши мейлы. А потом написал мне. Он просил меня встретиться с тобой и после этого навсегда оставить тебя в покое. Поэтому я принял предложение из Бостона. Вот в двух словах картина того, что тогда произошло. Мне очень жаль, что я вынужден был сообщить тебе все это в письме, а не при встрече.

Через три минуты

RE:

Нет. Это невозможно. Это не Бернард. Он никогда бы не сделал этого. Скажи, что это неправда. Этого не может быть. Лео, ты себе даже не представляешь, что ты делаешь. Ты лжешь. Ты разрушаешь все, что между нами было. Это чудовищная клевета. Бернард этого не заслужил. Зачем ты это делаешь? Зачем тебе понадобилось все уничтожить? А может, ты блефуешь? Может, это шутка? Что за странная шутка?

Через две минуты

RE:

Дорогая Эмми!

Назад пути нет. Я ненавижу себя за это, но у меня только две возможности: либо уход и пожизненное молчание, либо — правда. Слишком поздно. Непростительно поздно. Непростительно, я знаю. Я посылаю тебе прикрепленным файлом мейл, который получил от Бернарда чуть больше года назад, 17 июля, сразу же после его «коллапса» во время отпуска с детьми в Тироле.

Тема: Господину Лайке

Уважаемый господин Лайке!

Решение написать Вам стоило мне больших усилий. Честно признаюсь: мне стыдно за это письмо, и с каждой строчкой неловкость положения, в которое я сам себя поставил, будет все мучительнее. Я Бернард Ротнер. Думаю, мне нет необходимости представляться более обстоятельно.

Господин Лайке, я хочу обратиться к Вам с просьбой. Возможно, она Вас смутит или даже шокирует. Высказав ее, я попробую изложить причины, побудившие меня сделать это. Правда, я не большой специалист по письменной части, к сожалению. Но я попытаюсь в этой непривычной для меня форме выразить все то, что не дает мне покоя уже несколько месяцев и из-за чего моя жизнь постепенно разладилась — моя жизнь и жизнь моей семьи, в том числе и моей жены. Думаю, что я могу об этом судить после стольких лет нашего гармоничного брака.

Итак, моя просьба: господин Лайке, я прошу Вас встретиться с моей женой! Сделайте это и положите конец этому наваждению! Мы взрослые люди, я не могу диктовать Вам условия, я могу только умолять Вас встретиться с ней. Я страдаю от болезненного сознания своей слабости и Вашего превосходства. Если бы Вы только знали, как унизительно для меня писать все это. Вы же, господин Лайке, напротив, на высоте. Вам абсолютно не в чем себя упрекнуть. Да и мне не в чем упрекнуть Вас. К сожалению, к моему огромному сожалению. Призрака трудно в чем-либо упрекнуть. Вы недостижимы, господин Лайке, и потому неприкосновенны. Вы нереальны, Вы — всего лишь плод воображения моей жены, иллюзия бесконечного праздника чувственности, отрешенный от реального мира экстаз, утопия любви, построенная из букв. Против этого я бессилен, я могу только ждать, когда судьба смилостивится и претворит Вас в человека из плоти и крови, в мужчину с реальными очертаниями, с преимуществами и недостатками, с болевыми точками. Только когда моя жена увидит Вас так же, как видит меня — уязвимым, несовершенным, когда Вы столкнетесь с ней лицом к лицу и тоже предстанете перед ней ущербным существом по имени «человек», Вы лишитесь своего преимущества. Только тогда у меня появится шанс дать Вам отпор. Только тогда я смогу бороться за Эмму.

«Лео, не заставляйте меня листать мой семейный альбом», — написала Вам однажды моя жена. Теперь я вынужден сделать это вместо нее. Когда мы познакомились, Эмме было 23 года, я был ее преподавателем в Музыкальной академии, на четырнадцать лет старше ее, женат, отец двоих очаровательных детей. Автомобильная катастрофа превратила нашу семью в груду обломков: младший, трехлетний малыш, получил глубокую психологическую травму, старшая дочь — несколько серьезных ранений, мне тоже изрядно досталось — проблем со здоровьем хватит до конца жизни, а Йоханна, мать моих детей, погибла. Без пианино я бы этого кошмара не пережил. Музыка — это жизнь. Пока она звучит, ничто не умирает навсегда. Музыкант, исполняя музыку, живет воспоминаниями так, словно это реальные события. Цепляясь за музыку, как за спасательный круг, я постепенно вернулся к жизни. Определенную роль, конечно, сыграли и мои ученики — это было какое-то дело, в этом был какой-то смысл. А потом вдруг появилась Эмма. Эта живая, бойкая, излучающая энергию, необыкновенно хорошенькая молодая женщина начала разбирать наши обломки — просто так, ничего не требуя и не ожидая взамен. Таких необыкновенных людей кто-то посылает в наш мир, чтобы они побеждали печаль. Их очень мало. Не знаю, чем я заслужил это, но рядом со мной вдруг оказалась она. Дети сразу же потянулись к ней, а я без памяти влюбился.