на постоялом дворе разберут, как напечатаем.

Так, вроде наелись все, выходят из-за стола, рассаживаются чинно в гостиной, теперь развлекаться будем. Наталья садится за фортепиано и начинает петь романсы этого времени, сегодня песни из будущего постарается не вспоминать, пусть они прозвучат только для Александра. И сегодня звучит очень сентиментальный романс на стихи Михаила Попова, который и приглянулся женщине своей старомодной наивностью – «Достигнувши тобою…»

Достигнувши тобою

Желанья моего,

Не рву уже тоскою

Я сердца своего:

Душа твоя мной страстна,

Моя тебе подвластна;

Коль счастлива ты мной,

Стократно я тобой!

Тебя, мой свет, считаю

Я жизнию своей:

Прекраснее не знаю

Тебя я и милей.

В любви не зря препятства,

В тебе зрю все приятства;

В твою отдавшись власть,

Не знаю, что за напасть.

Твой взор не выпускаю

Из мыслей никогда,

И в мыслях лобызаю

Твой образ завсегда:

Тобою утешаюсь,

Тобою восхищаюсь,

Тебя душой зову,

Тобою и живу.

Дамы слушают, вздыхают, поглядывают лукаво на красавцев-гусар, а те довольны, усы подкручивают – про них же песня, сколько сердец они разбили походя. Александр смотрит на женщину, взгляд туманный, задумчивый. Дима с Машей глаз с друг с друга не сводят, сидят, грезят наяву. Ну что же, продолжим романсом Алексея Мерзлякова, очень популярного поэта этого времени, «Чернобровый, черноглазый…»

Чернобровый, черноглазый

Молодец удалый

Вложил мысли в мое сердце,

Зажег ретивое!

Нельзя солнцу быть холодным,

Светлому погаснуть;

Нельзя сердцу жить на свете

И не жить любовью!

Для того ли солнце греет,

Чтобы травке вянуть?

Для того ли сердце любит,

Чтобы горе мыкать?

Нет, не дам злодейке скуке

Ретивого сердца!

Полечу к любезну другу

Осеннею пташкой.

Покажу ему платочек,

Его же подарок, —

Сосчитай горючи слезы

На алом платочке,

Иссуши горючи слезы

На белой ты груди,

Или сладкими их сделай,

Смешав со своими…

Воет сыр-бор за горою,

Метелица в поле;

Встала вьюга, непогода,

Запала дорога.

Оставайся, бедна птичка,

Запертая в клетке!

Не отворишь ты слезами

Отеческий терем;

Не увидишь дорогого,

Ни прежнего счастья!

Не ходить бы красной девке

Вдоль по лугу-лугу;

Не искать было глазами

Пригожих, удалых!

Не любить бы красной девке

Молодого парня;

Поберечь бы красной девке

Свое нежно сердце!

<1803>

Опять вздохи, дамы расчувствовались, вон, даже слезки вытирают, один из Борзовых, глядя на своего брата, видимо, вспомнив какую-то свою историю, воскликнул:

– Ah, Madame, comme c'est exact «le soleil Ne peut pas être froid, la Lumière s'éteindre; Le cœur ne peut pas vivre dans la lumière Et ne pas vivre l'amour!»[9] – на что второй брат только вздохнул грустно.

Пока Наталья пела, Воронихин не сводил с нее глаз. А после пения он встал и вышел. Правда через мгновенье вернулся с гитарой, которую он, как оказалось, привез с собой, а женщина уж решила – в кустах нашел, как пресловутый рояль в романах!

– Разрешите и мне исполнить романс, – сказал он и запел, подыгрывая себе на гитаре:

Милая вечор сидела

Под кустом у ручейка.

Песенку она запела;

Я внимал издалека.

Будто с ней перекликался

Ближней рощи соловей.

Голос милой раздавался,

Отдался в душе моей.

Мне зефиры приносили

Иногда ее слова.

Иногда слова глушили

Вкруг шумящи дерева.

Смолкни все! Престань мешаться

Ты, завистный соловей!

Пусть один в душе раздастся

Голос милой лишь моей[10].

У Воронихина оказался приятный баритон с хрипотцой. О любви он пел настолько убедительно, что, слушая его, можно было потерять голову. Оказалось, что этот человек может быть вполне приятным и обаятельным, даже Наталья невольно заслушалась и неожиданно для себя попала под магическое обаяние этого текста, такого наивного и романтического, совсем отличного от современных стихов. Из грез вывело щебетание дам:

– Сharmant. Какая прелесть!

Воронихин перестал петь и не отрываясь смотрел на Наталью, словно хотел всем показать, для кого предназначался его романс. Этот взгляд заметили и гости. Вот странный человек – и не ухаживает, как положено в это время, и в то же время считает женщину своей собственностью. Нет, тут что-то надо делать!

– Ах, Charmant! Сharmant! И что бы ответила сия прелестница? – спросила, улыбаясь, соседка-помещица Анна Капитоновна, ни к кому конкретно не обращаясь, но было видно, что ей прекрасно понятно, для какой «прелестницы» пел Воронихин.

Решив принять этот песенный вызов, Наталья подошла к фортепиано и вывела в бой тяжелую артиллерию – спела романс на стихи Марины Цветаевой, хотя и зарекалась сегодня вспоминать песни из будущего, но уж больно хорошо он сюда ложился:

Хочу у зеркала, где муть

И сон туманящий,

Я выпытать, куда вам путь

И где пристанище.

Я вижу мачты корабля,

И вы на палубе,

Вы в дыме, а кругом поля,

Поля в вечерней жалобе.

Вечерние поля в росе,

Над ними вороны,

Благословляю вас, благословляю вас,

Благословляю вас на все четыре стороны.

Благословляю вас, благословляю вас,

Благословляю вас на все четыре стороны.

Намек, надеюсь, понят: «Шли бы вы, сударь, на все четыре стороны!» Все зааплодировали и повторяли: «Carmant! Очаровательно!»

– Toucher! – смеясь, воскликнул майор Менжинский.

Необычная мелодия романса и стихи всех впечатлили, он явно выбивался из всего того, что было уже спето.

Вдруг к песенному поединку присоединился Александр Николаевич. Ого, а Наталья и не знала, что он петь умеет! Хотя чего удивляться – в то время все военные, а гусары особенно, владели гитарами и пели. Он попросил у Воронихина гитару и запел, точнее заговорил речитативом, красиво скандируя слова глубоким баритоном:

По северу, по югу

С Москвы орел парит;

Всему земном кругу

Полет его звучит.

О! исполать, ребяты,

Вам, русские солдаты!

Что вы неустрашимы,