Я кивнула, решив, что было бы неплохо стать ее доверенным лицом. Было очевидно, что я недооценивала Амелию, но теперь я все видела в ее глазах.

– Конечно, ты понимаешь, – добавила она, устремив на меня взгляд, в котором все еще горел огонь. – Когда я была маленькой, то наблюдала за дамами, проезжавшими в своих роскошных каретах. Я пообещала себе, что когда-нибудь у меня тоже будет такая жизнь. Обязательно будет, чего бы мне это ни стоило, на какие жертвы мне ни пришлось бы пойти. А теперь ты, Луиза, видишь меня и, вероятно, когда будешь выходить из этой комнаты, скажешь себе: «Когда-нибудь у меня будет все, что есть у нее».

Я попыталась что-то сказать, но она меня перебила:

– Нет, нет, в подобных мыслях нет ничего постыдного. Такие девушки, как простушка Лотти, не похожи на нас. Ей все равно, когда ей говорят, что у нее ничего нет. И она ничего не хочет делать, чтобы изменить свою жизнь. – Амелия рывком отвернулась от окна, дошла до кровати и тяжело опустилась на нее. – Слушай, я все болтаю и болтаю… Почему? Не знаю. Но я чувствую, что могу тебе доверять, Луиза. Это правда? Я могу тебе доверять?

– О, вы можете делиться со мной всеми своими секретами, мисс, – сказала я, сделав реверанс. Но я уже слушала ее вполуха. Напыщенная речь Амелии подсказала мне одну идею, и я решила, что, как только выйду отсюда, сразу же приступлю к ее осуществлению. – Я от природы отшельница и ни с кем не общаюсь. Холодный Чертополох – очень уединенное место, и зачастую лишь тишина и тайны составляют мне компанию.

После трескотни Амелии теплая затхлость библиотеки подействовала на меня успокаивающе. За все эти месяцы мне удалось навести здесь относительный порядок, смести целые дюны пыли и расставить на полках книги, которые прежде высились на полу рассыпающимися башнями. Никто не видел, как я на цыпочках проскользнула сюда по коридору. Ли наверняка прислуживал Мэйсону Брину. Чем занимаются Поппи и Чиджиоке, можно было только догадываться.

Я расчистила себе местечко у окна в дальнем углу библиотеки за рядами полок. Если бы даже кто-то забрел сюда, он бы все равно не увидел, что я уклоняюсь от работы. Оставив загадочное письмо на подоконнике, я принялась рыться в рядах книг в поисках чего-нибудь полезного. Мистер Морнингсайд – что касается миссис Хайлам, то я просто не могла даже представить себе ее читающей в свободное время – накопил собрание драм и любовных романов. Я ухмыльнулась и продолжила поиски, водя пальцами по десяткам корешков любовных романов. Когда еще я была в школе Питни, все девушки представляли себе, что где-то там, за стенами школы, их ждет богатый, готовый на все холостяк. Эти туманные мечты, конечно, были для хорошеньких девушек, у которых был хотя бы крошечный шанс найти подходящую пару, что, по крайней мере, обеспечило бы им крышу над головой и скромный доход. Они могли надеяться выскочить за викария. Или за отставного военного.

Я никогда подобных надежд не питала. Но меня восхищала уверенность Амелии в том, что какой бы тяжкий грех она ни совершила, чтобы завоевать Брина и подняться по социальной лестнице, он того стоил. И у меня был шанс сделать то же самое, просто прочитав письмо.

Просто… Конечно, существовало некое препятствие, мешавшее понять содержание письма. Родители в детстве учили меня обрывкам гэльского, самым азам – достаточно только, чтобы понимать песни и сказки. Но я изучала этот язык в Питни и знала, что, если у меня будет подходящий справочник по переводу или хотя бы сравнительный перевод с английского на гэльский, я смогу расшифровать, что именно написано в письме.

В конце концов, оно было адресовано мне. Почему бы его не прочитать? Любому на моем месте было бы любопытно. А теперь мне кинули наживку и перед носом замаячила новая, лучшая жизнь, блестящая, как начищенная медная монета.

Что-то в этой библиотеке должно было помочь мне дотянуться и схватить эту монетку. По крайней мере, я так думала. И надежда на это не покидала меня в течение первого часа поисков. Однако она померкла во второй. Я понимала, что меня скоро хватятся. Приближалось время полдника, и если бы я не появилась на кухне, чтобы помочь подать его гостям, миссис Хайлам отправилась бы на поиски. Настроение старухи сегодня утром не вызывало во мне желания с ней схлестнуться, поэтому я поспешно пролистывала фолиант за фолиантом. В каждой книге, которая казалась мне многообещающей, я находила только переводы, но ни одного отрывка на гэльском для сравнения. Названия некоторых книг были на гэльском, и, когда я на них натыкалась, огонек надежды разгорался чуть ярче. Однако всякий раз они оказывались совершенно непонятными от первого до последнего слова. Я не добилась ничего, только устроила беспорядок, который мне же предстояло убирать.

Наконец я заметила книгу в зеленой обложке в книжном шкафу, который стоял ближе всего к двери. Корешок украшали золотистые листочки. На нем значилось «Дагда-воин», а рядом было написано: Dagda, An Laoch. Я предположила, что в ней содержится сравнительный перевод, что позволит использовать эту книгу как основу. Затаив дыхание, я поспешила обратно в свое укрытие, забралась на подоконник и села, поджав под себя ноги. Открыв книгу, я пролистала первые несколько страниц и ощутила, как разочарование горячей колючей волной поднимается от груди к шее и выше. Бесполезно. Книга была бесполезна. Еще один полный перевод на английский, который ничем не мог мне помочь.

Эта книга – наверное, тридцатая из тех, что я нашла, а потом отвергла как бесполезные, – что-то вдруг высвободила внутри меня. В ярости я завопила от досады и швырнула ее через всю комнату. Книга приземлилась в углу с глухим стуком, на который никто не прибежал. Я была тут совсем одна, беспомощная, красная и потная от гнева. Я схватила письмо, проклиная, сломала печать, вцепилась двумя руками в лист и в бешенстве начала разрывать его посередине.

И тут же замерла.

Ярость. Злость. Именно они, должно быть, разбудили дремлющую внутри меня силу, потому что прямо на моих глазах слова начали меняться – становились разборчивыми, понятными, словно я свободно говорила на этом языке.

Я изменила его. Я смогла превратить ложку в нож и в ключ, а теперь отчаянным желанием изменила один язык на другой. Это было поразительно! Задыхаясь, я смотрела, как слова мерцают, словно ожидая, пока их прочтут. Затейливый почерк моего так называемого отца сохранился во всей своей завораживающей красоте.

Моя дорогая Луиза, – значилось в начале. – Наконец-то я тебя нашел.

Я читала письмо, осторожно соединив разорванные половинки, и мое тело сотрясала нервная дрожь. Прислонившись к подоконнику, чтобы не упасть, я прочла его раз, другой, потом в третий раз…

Он жил недалеко от того места, где я родилась, и описал во всех подробностях мою мать, наш городок, даже наш дом. Ни о какой любви к моей матери речь не шла – это была страсть, а потом смущение, когда он понял, что от их связи появится ребенок. Я.

В смятении я бежал на север и предал вас обеих. Я всегда знал, что вернусь, чтобы найти тебя, дитя мое, но не знал, хватит ли у меня смелости просить у тебя прощения, чего ты, разумеется, заслуживаешь.