Я делаю еще несколько шагов, чтобы выйти на поляну, здесь я вижу его лучше: это большой олень, стоящий примерно в тридцати метрах от меня. Я бы чувствовала себя гораздо уверенней, будь он в десяти метрах, ну или хотя бы в двадцати. Не знаю, попаду ли с такого расстояния. Если бы на улице было теплее и он не двигался – тогда да. Но мои руки онемели, олень идет, а на пути так много деревьев. Даже не знаю. Я понимаю, что если я промажу, он больше никогда сюда не вернется.

Я стою, изучая обстановку, боясь спугнуть его. Я хочу, чтобы он подошел поближе. Но он как будто не собирается. Я размышляю, что делать. Я могу попытаться атаковать его, подбежав настолько близко, насколько возможно, а затем бросить нож. Но это глупо: всего один метр и он убежит. Я думаю, стоит ли пытаться подкрасться к нему. Но сомневаюсь, что это тоже сработает. Малейший звук – и он обратится в бегство.

Поэтому я стою здесь и рассуждаю. Я делаю маленький шаг вперед, занимая лучшую позицию, на случай, если придется метнуть нож. И этот шажок становится роковым.

Под моей ногой хрустит веточка и олень мгновенно поднимает голову и смотрит на меня. Мы встречаемся глазами. Я знаю, что он видит меня и готов удрать. Мое сердце бухает в груди, я понимаю, что это мой единственный шанс. Мои мысли застывают.

Затем я резко действую. Я наклоняюсь вперед, выхватываю нож, делаю большой шаг вперед и, полагаясь на свои навыки, кидаю его, целясь прямо ему в горло.

Тяжелый пехотный нож папы кувыркается в воздухе, а я молюсь, чтобы он не врезался в дерево. Он выглядит красиво, поднимаясь поочередно разными концами в воздух и блестя на солнце. В тот же самый миг я вижу, что олень поворачивается и готовится бежать.

Я слишком далеко, чтобы разглядеть, что именно произошло, но через секунду я могу поклясться, что услышала звук ножа, входящего в плоть. Но олень соскакивает с места и я не могу понять, ранен ли он.

Я срываюсь вслед за ним. Добравшись до точки, на которой он стоял, я удивленно замечаю алую кровь на снегу. Сердце трепещет у меня в груди, наполнившись воодушевлением.

Я следую по кровавому следу, бегу и перепрыгиваю через скалы и где-то через пятьдесят метров нахожу его, рухнувшего в снег; мышцы его ног подергиваются. Я вижу нож, который торчит из его горла. Точно из той точки, в которую я целилась.

Олень все еще жив, но я не знаю, как облегчить его боль. Я ощущаю его страдания и чувствую себя ужасно. Я хочу, чтобы смерть его была быстрой и безболезненной, но ничего не могу придумать.

Я встаю на колени и вытаскиваю нож, наклоняюсь и быстрым движением провожу ему по горлу, глубоко втыкая лезвие, надеясь, что это сработает. Мгновенье спустя из раны струей начинает бить кровь и уже через десять секунд олень перестает шевелиться. Его глаза замирают, и я понимаю, что теперь он мертв.

Я встаю, глядя вниз, сжимая в руке нож, и меня переполняет чувство вины. Я ощущаю себя первобытным человеком, поднявшим руку на такое красивое, беззащитное существо. В тот момент мне сложно понять, как сильно мы нуждаемся в еде, как мне вообще повезло поймать его. Все, о чем я думаю, это то, что несколько минут назад оно еще дышало, как я. А теперь оно мертво. Я смотрю на него, лежащего совершенно неподвижно в снегу, и мне стыдно.

В этот самый момент я впервые слышу это. Поначалу я не придаю этому значения, посчитав, что мне показалось и что это невозможно. Но через несколько секунд звук становится громче и отчетливей, и я понимаю, что он реальный. Мое сердце бьется как сумасшедшее, когда я понимаю, что это за звук. Это звук, который я только однажды слышала здесь. Это рычание мотора. Мотора машины.

Я стою в потрясении и даже не могу пошевелиться. Звук все нарастает, становится еще более четким и теперь я уже знаю, что он означает только одно. Охотников за головами. Никто бы не отважился заехать так высоко без веской на то причины.

Я бросаюсь бежать, оставив оленя, пролетая между деревьями, проскочив мимо дома, и несусь вниз с горы. Я бегу недостаточно быстро. Я думаю о Бри, сидящей в доме в полном одиночестве, и слышащей, как рев мотора становится все громче. Я пытаюсь увеличить скорость и бегу по склону прямо по снегу, то и дело спотыкаясь, сердце колотится где-то в горле.

Я бегу так быстро, что падаю, прямо вниз лицом, обдираю колени и локти, у меня перехватывает дыхание. Я с трудом встаю снова на ноги, замечая на колене и на руке кровь, но меня это мало беспокоит. Я заставляю себя снова побежать, сначала трусцой, но постепенно разгоняясь.

Спотыкаясь и подскальзываясь, я наконец достигаю плато и оттуда вижу весь путь с горы до дома. Сердце бултыхается где-то в горле: я отчетливо вижу в снегу следы машины, ведущие прямиком к нашему дому. Входная дверь открыта. Но самое жуткое то, что Саша не лает.

Я спускаюсь все ниже и ниже и наконец могу хорошенько разглядеть две машины, припаркованные у дома: это машины охотников за головами. Черные, заниженные, с огромными шинами и решетками на окнах, они похожи на перекачавшегося спортсмена на стероидах. Крыши украшены эмблемой Первой Арены, ясно видной даже на расстоянии – бриллиант с шакалом в центре. Они здесь, чтобы прокормить арену.

Я бегу дальше вниз с холма. Мне нужно стать легче. Я лезу в карманы, вытаскиваю две банки с вареньем и швыряю их на землю. Я слышу звук разбитого стекла позади себя, но мне плевать. Сейчас все это неважно.

Мне остается всего метров сто, когда я вижу, что моторы машин завелись, готовые тронуться. Они направляются вниз по извивающейся проселочной дороге. Я готова разреветься, осознав, что произошло.

Через тридцать секунд я уже около дома и пробегаю мимо него на дорогу, пытаясь догнать их. Я уже знаю, что в доме пусто.

Я опоздала. Машин уже и след простыл. Смотря вниз с горы, я вижу их – они уже в полутора километрах и все набирают скорость. Догнать их на своих двоих невозможно.

Я бегу обратно в дом, надеясь, что, может быть, Бри чудом удалось спрятаться, или что они оставили ее. Я пробегаю через открытую входную дверь и замираю в ужасе: повсюду здесь кровь. На полу лежит мертвый охотник, весь в черном, из его горла хлещет кровь. Рядом с ним на боку лежит Саша, тоже мертва. Из ее бока, из отверстия, похожего на пулевое ранение, тоже льется кровь. Ее зубы впиваются в горло трупа. Становится ясно, что произошло: Саша попыталась защитить Бри, напала на человека, вошедшего в дом и впилась зубами в его горло. Остальные, должно быть, застрелили ее. Но она все равно не отпустила свою добычу.

Я пробегаю из комнаты в комнату, выкрикивая имя Бри и слыша отчаяние в собственном голосе. Это не мой голос – это голос безумца.

Но все двери открыты настежь и везде пусто.

Охотники за головами забрали мою сестру.

Я стою в папиной гостиной в состоянии шока. С одной стороны, я всегда боялась, что этот день придет; и все же теперь, когда он пришел, я не могу поверить в происходящее. Меня переполняет чувство вины. Неужели нас выдал огонь, зажженный вчера? Они увидели дым? Почему я не могла быть более осторожной?