— Уже нет, — спокойно сказала она. — Мне не нравятся мужчины, которыми нужно руководить: это можно, этого нельзя… А вот и мой трамвай! — Она подняла воротник и собралась побежать к остановке.

Константин Константинович взял ее за локоть и повернул к себе:

— Но мы еще не попрощались и не договорились о следующей встрече.

Дина сказала не слишком твердо:

— Я опоздаю.

— Я довезу вас на такси, — оживился он.

— Мне только на такси не хватало заявиться в общежитие! Да еще вместе с вами, — улыбнулась Дина.

— Правда… — засмеялся Константин Константинович. — Так когда мы увидимся?

— Когда я вернусь… через неделю. Если вы не передумаете до тех пор.

— Где и во сколько? — Он пропустил мимо ушей последнюю реплику Дины. — А вам можно позвонить?.. Скажите мне ваш номер. — Константин Константинович шарил по нагрудным карманам в поисках ручки.

— У нас дома нет телефона.

— Тьфу ты! — Он растерянно посмотрел на Дину. — Разве такое еще бывает? А вы не могли бы?..

— Не суетитесь. Я приеду, и мы увидимся.

— Какого это будет?

— Числа третьего.

— Числа третьего!.. — сокрушенно воскликнул Константин Константинович. — А если второго?.. Или четвертого?.. Неужели такое бывает?.. Нет телефона!.. А может, вы позвоните мне, когда приедете? — Он снова принялся искать ручку.

Дина достала из сумочки записную книжку и ручку, и Константин Константинович сделал запись на раскрытой ею странице.

Вдали загремел трамвай.

— До свидания, Константин Константинович. — Дина протянула ему руку.

Он пожал ее и сказал, глядя Дине в глаза:

— До встречи, Дина. — И добавил: — Я буду ждать вашего звонка.

* * *

В комнате был полумрак — верхний свет погашен, только лампа на столе с накрытым газетой абажуром. Римма спала, отвернувшись к стенке и укрывшись с головой одеялом. За столом сидели над книгами и тетрадями Вера и Валя.

Обе разом повернулись к вошедшей Дине.

— Привет, — шепотом сказала Дина.

— Привет, — хором ответили обе.

Дина переоделась, взяла в тумбочке умывальные принадлежности и вышла.

Вера многозначительно постучала ногтем по стеклу будильника. Часы показывали пять минут первого.

Вернулась Дина. Она переоделась в короткий шелковый халатик, села на постель, достала из тумбочки аптечную баночку с густым белым кремом и нанесла его плотной маской на лицо, на руки, откинулась на подушку и прикрыла глаза.

Громкий шепот Веры нарушил тишину.

— Как вечер?

— Хороший вечер, — тихо ответила Дина.

— Где были?

— Имейте совесть! — раздался нервный голос Риммы. — Уже ночь!

— Мы же не кричим, чего ты-то взбеленилась? — огрызнулась Вера.

Дина сказала тихо:

— Извини, Римма, мы больше не будем.

Римма откинула одеяло, встала, надела халат и, прихватив из тумбочки сигареты, вышла, хлопнув дверью.

Вера, решив, что теперь-то можно поболтать открыто, повернулась к Дине:

— Ну, расскажи!

Дина, не меняя позы, сказала спокойно:

— Я ничего рассказывать не буду. Вы только и делаете, что сплетничаете и других злите. Вам что, не жаль Римму?

Вера отвернулась и скорчила рожу — так, чтобы не увидела Дина.

Более простодушная Валя не знала, как реагировать на Верины выходки, а потому просто опустила глаза в тетрадь, хоть и поглядывала краем глаза то на нее, то на Дину.

Вера не выдержала и продолжила приставать к Дине:

— Ты вот вся такая правильная, а ногти красишь и лицо отбеливаешь.

Дина ничего не ответила. Вера не унималась:

— А ведь правильные не красятся и не расфуфыриваются.

Дина спокойно, не открывая глаз, произнесла:

— Чехов сказал: в человеке все должно быть прекрасно — и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Слышала такое?

Вера снова скорчила рожу.

— Все-то ты знаешь, Турбина.

— Каждый знает то, что хочет знать… то, что ему нужно.

— А что ты, Турбина, в актрисы не пошла?

— К чему ты это? — усмехнулась Дина.

— А к тому. Была бы вторая Дина Дурбин… Турбин! — аргументировала Вера. — Тебя же в ее честь назвали?

— Да, в ее честь. Только я не способна к актерству.

— А! Ну да! Врать не умеешь. А в кино ведь как: не соврешь — не сыграешь.

— Ты ошибаешься. Играть роль — вовсе не значит врать, — сказала Дина и принялась снимать ватой крем с лица и рук.

— Не знаю, о чем вы тут за моей спиной… — начала вошедшая в комнату Римма.

— Римма, мы все знаем про тебя, — перебила ее Дина мягко. — Но это не значит, что ты перестала быть нашей подругой.

Валя, которая глянула было удивленно на Дину, тут же опустила голову в тетрадь, а Вера так и замерла с вытянувшимся лицом.

— Лично я тебе сочувствую, Римма, — продолжала Дина. — Но я желаю тебе, чтобы ты все забыла и начала новую жизнь… Точнее, не забыла, а не повторяла ошибок.

Она поднялась со своей постели, подошла к Римме и обняла ее. Римма неожиданно горько заплакала. Она тоже неловко обхватила Дину, продолжая громко всхлипывать.

— Нам часто кажется, — говорила Дина, — что первый мужчина, который обратил на нас внимание, или первый, в кого мы влюбились, — это навсегда. Но это может быть и не так. А главное, нужно спросить себя: уверена ли я в нем, в себе и своих чувствах?

Римма, успокоившись, села на постель и принялась вытирать лицо полотенцем.

— Откуда ты… все это?.. — спросила она Дину.

— От мамы, — ответила та.

— Что, она прямо так тебе и говорила? — Римма удивленно посмотрела на нее.

— Нет. Она как раз говорила совсем другое. Но я видела ее жизнь и понимала больше, чем слышала.

Дина вытянулась на верхней полке плацкартного вагона. Ехать почти сутки: ночь и день. Завтра к ужину будет дома.

Дина любила дорогу — куда бы она ни вела: к морю, в пионерский лагерь, домой или на учебу после каникул. И только сейчас — впервые в жизни — она с сожалением села в поезд. Но не ехать было нельзя. Во-первых, маме обещала и та что-то там приготовила дочери из обновок на лето. Во-вторых… во-вторых, Внутренний Голос убедил.

«Ты, конечно, можешь не поехать, — говорил он, — или поехать не сегодня, а завтра… или послезавтра… Но поезжай-ка ты лучше сегодня… Дай отстояться впечатлениям. И твоим, и его. — Внутренний Голос не сомневался, что Дина знала, кого он имеет в виду. — Не пори горячку! Остынь. И ему остыть дай. Неделя — самый подходящий срок, чтобы взглянуть на произошедшее более трезво. А? Как ты думаешь?..»