Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я всегда держу их в морозилке про запас. Дети их очень любят.
— И я тоже.
— А вчера вечером вынула. У меня было предчувствие, что нас ждет хороший день. Что будешь пить — вино или пиво? Или, может, лимонад?
— Вино — это прекрасно!
Бутылка была холодной, а пластиковый стакан, как ни странно, придавал вину особенно изысканный вкус, такого Элфрида еще никогда не пила. Она снова повернулась к морю.
— Божественно.
— Летом мы сюда ходим чуть ли не каждые выходные. Теперь это не трудно — дети подросли и всю дорогу идут сами.
— Какая у вас счастливая семья!
— Да, — с улыбкой согласилась Серена. — Я это знаю. Нам повезло. Я действительно это понимаю, Элфрида. Честное слово! И каждый день благодарю тебя.
Время от времени Элфрида покидала Эмбло, уезжала в своей маленькой «фиесте» одна, оставляя Горацио в обществе овчарок Джеффри. Она не переставала удивляться: в этой глухомани жизнь представала во всем своем разнообразии. Туристический сезон давно закончился, узкие извилистые дороги были пусты, и навстречу ей попадался разве что случайный автобус, фургончик мясника или трактор. Иногда за обширной пустошью дорога неожиданно спускалась в маленькую поросшую рододендронами долину, где в садах все еще зеленела трава и рдели цветки фуксии, похожие на маленьких балерин.
Однажды Элфрида совершила поездку в соседний городок. Оставив машину на парковке, она углубилась в лабиринт переулков и переходов, которые вывели ее к порту. По дороге к нему расположились рестораны, сувенирные ларьки и много маленьких галерей, где были выставлены картины, скульптуры и другие предметы искусства. Элфрида обнаружила книжную лавку, зашла в нее и выбрала по книжке для Бена и Эми. Это было такое приятное занятие, что она продолжила его, имея в виду Франческу, и в результате купила для нее книжку в букинистическом отделе. Это был «Овечий остров» Джона Бьюкэна, Элфрида вспомнила, как зачитывалась им в детстве. Оскар и Франческа наверняка будут читать эту книжку вместе, уютно устроившись в широком кресле у догорающего камина.
Покупки завернули, Элфрида заплатила и пошла дальше по улице. В лавке художественных изделий она выбрала два свитера ручной вязки с красивым орнаментом — один для Джеффри, другой для Серены. Купила открытки, бутылку вина и отправилась в обратный путь по лабиринту мощенных булыжником переулков, где сушилось на веревках белье, а в ящиках на подоконниках ярко пестрели настурции и розовые петунии. Но вот еще одна галерея. Элфрида не могла не остановиться у витрины. Взгляд ее задержался на небольшой абстрактной картине в блеклой раме. Все цвета древней земли запечатлелись на этом полотне именно такими, какими их увидела она.
Элфриде ужасно захотелось купить картину — не для себя, а в подарок. Будь Джимбо жив, ему бы такая точно понравилась. Она представила себе, как приносит эту картину в его дом в Барнсе, где они были так счастливы, как он разворачивает бумагу, как на его лице отражается восторг…
Картина вдруг дрогнула и затуманилась. Элфрида поняла, что глаза наполнились слезами. Она не плакала, когда Джимбо умер, прятала скорбь и старалась научиться жить в холодном одиночестве. И считала, что научилась, но, оказывается, ошиблась. Наверное, она из тех женщин, которые не могут жить без мужчины, и тут уж ничего не поделаешь.
Слезы высохли. Смешно! Ей шестьдесят два года, а она распускает нюни, как какая-нибудь молоденькая девушка, потерявшая возлюбленного! И все же Элфрида не отходила от витрины, она все стояла и смотрела на картину. Ей хотелось разделить с кем-нибудь удовольствие. Кому-нибудь подарить ее.
Может, купить ее для Оскара Бланделла? Но ведь у Оскара есть Глория, и та будет озадачена таким подарком. Элфрида словно наяву услышала ее голос: «Элфрида! Это несерьезно! Это же всего лишь какие-то мазки. Четырехлетний ребенок и то нарисует лучше. И куда же ее повесить? Ты чудачка. Что это на тебя нашло? Потратила столько денег на такую ерунду. Тебя обворовали».
Нет, неудачная мысль. Элфрида неохотно отошла от витрины и пошла дальше. Улицы остались позади, она вышла на дорожку, зигзагами поднимавшуюся на вершину поросшего травой мыса, который делил берег пополам. Ветер разгулялся не на шутку, и когда она добралась до плоской вершины, вокруг были только океан и небо, смыкавшиеся на горизонте изогнутой синей полоской. Как будто плывешь по морю. Она спустилась на берег, села, поплотнее запахнула куртку и разложила вокруг пакеты и свертки, как какая-нибудь старуха пенсионерка, уставшая от хождения по магазинам.
Но она не старуха. Она Элфрида. Она выжила и продолжала жить. Только вот ради чего?
Чайка спланировала сверху и опустилась у ее ног в поисках чего-нибудь съедобного. Глаза у птицы были холодные и жадные. Элфрида улыбнулась. Ей захотелось, чтобы кто-то был рядом с ней. Хорошо бы Оскар. Провел с ней здесь хотя бы один день, и по возвращении в Дибтон они смогли бы поговорить о ветре, море и чайке, вспомнить и подивиться волшебству вот таких мгновений.
Наверное, это хуже всего — когда не с кем разделить воспоминания.
Настал день отъезда. Элфрида поверить не могла, что провела в Эмбло целый месяц, так быстро пролетело время. Конечно же, все семейство уговаривало ее остаться.
— Живи сколько захочется, мы будем только рады, — говорила Серена, и Элфрида знала, что она искренна. — Ты замечательная. Мать, сестра и подруга в одном лице. Мы будем по тебе ужасно скучать.
— Серена, ты очень милая, но мне пора возвращаться к обычной жизни.
— Ты приедешь снова?
— Непременно!
Элфрида планировала выехать как можно раньше, чтобы добраться до дому еще засветло. В восемь утра она уже стояла у машины, а Джеффри грузил вещи. Все маленькое семейство собралось вокруг. Эми плакала.
— Не хочу, чтобы ты уезжала! Хочу, чтобы осталась! — твердила она.
— Гости не остаются навсегда, лапочка моя. Настало время уезжать.
Горацио так явно не считал. Каждый раз, когда его загоняли в машину, он выпрыгивал обратно. В конце концов его взяли за ошейник, посадили на заднее сиденье и захлопнули дверцу. Он смотрел в окошко: лохматая морда печально поникла, в черных глазах страдание.
— По-моему, он сейчас тоже заплачет, — заметил Бен.
Ни он, ни его сестричка не успели одеться и в резиновых сапогах и теплых куртках, надетых на пижамы, выглядели довольно забавно. Эми расплакалась еще пуще, когда ее братишка пожалел Горацио. Мать наклонилась, подхватила ее и прижала к себе.
— Не унывай, Эми. Как только машина отъедет, Горацио успокоится.
— Не хочу, чтобы они уезжали!
Расставание затягивалось. Элфрида повернулась к Джеффри.
— Дорогой, — сказала она, — я тебе очень, очень благодарна! — Он не успел побриться, щека была колючей. — Серена!.. — Быстро поцеловав ее, Элфрида провела ладонью по льняной головке Эми и, решительно усевшись за руль, включила зажигание.