— Я ведь просил одеться посексуальнее! Где наша юбка? Нарядный топик? Изящные лодочки? — с упреком шипит Билли мне в ухо. — Хотя бы изредка можно? От этого еще никто не умирал.

Тысячу раз ему объясняла, что на манхэттенских улицах в платье или юбке мне неудобно, тем более — на высоких каблуках. Мало ли что может случиться, вдруг придется бежать как угорелой? К тому же я не терплю, когда в метро пялятся на мои ноги. Словом, пусть радуется, что его почетная гостья не в кроссовках заявилась.

Желудок у меня стянут от страха и ожидания. Я украдкой обвожу взглядом комнату — ребята есть очень даже ничего, но все геи, как пить дать. Один из них — высокий брюнет, писаный красавец, ходит за Билли по пятам с таким видом, будто готов рухнуть на колени, стоит только тому дать знак.

— Кто этот небожитель? — интересуюсь я.

— Скажу одно, — шепчет он в ответ, — бразилец.

Билли проводит меня на кухню и открывает шикарный, сделанный, как мне известно, на заказ винный холодильник со стеклянными дверцами, забитый сейчас бутылками «Вдовы» — по шесть в высоту и две в глубину. Повар выглядит так, будто с ним сейчас случится удар: лицо багровое, мышиного цвета волосы, стянутые в тощий хвостик, взмокли, со лба капает пот. Присев на корточки, он что-то проверяет в духовке. На стойке у холодильника красуется большой бокал янтарной жидкости со льдом.

Билли кое-как пристраивает два хрустальных фужера для шампанского на заставленном рабочем столе — гранитном островке посреди кухни — и легко вытаскивает пробку из бутылки, обернув ее льняной салфеткой.

— Вот… — мягкий хлопок, — и все. — Наполняет бокалы, плотно, чтобы не выдохлось, закупоривает бутылку и опускает в серебряное ведерко со льдом.

— За тебя, дорогая.

— Иногда я действительно жалею, что ты гей, — отзываюсь я, запрокидывая голову и пропуская через горло ледяные, колючие пузырьки.

— Устрицу?

— А что, есть устрицы?

Билли подмигивает:

— Все, что пожелаешь. Мартин! Где устрицы? И кстати, где остальной лед?

Потный Мартин, скрючившийся над духовкой, откуда плывут восхитительные канцерогенные ароматы, оборачивается:

— Устрицы в холодильнике. Мой напарник должен был подъехать час назад. Никак не дозвонюсь.

— Твой напарник? Какой такой напарник? Ну-ка, напомни, сколько я тебе плачу? Ты обещал троих напарников! И где они?

Мартин облачен в белый халат шеф-повара, но намокший бумажный колпак съехал набок, того и гляди свалится. Один косой глаз смотрит вбок, другой расширяется. Наконец Мартин выдыхает:

— Можно я позвоню по межгороду, а?

Билли сейчас взорвется.

— По межгороду? Зачем?

— Тот парень живет в Коннектикуте.

— Делай что хочешь, сукин сын, — машет рукой Билли. Потом, повернувшись ко мне, говорит: — Пошли отсюда. Сегодня у нас на повестке дела поважнее.

— Слушай, если хочешь, я открою устрицы. Я умею.

— Еще чего. Да я лучше буду угощаться тараканами, чем позволю тебе работать сегодня вечером. Пойдем.

— Он здесь?

— Вон там, у камина, разговаривает с Люсиндой. Знаешь Люсинду? Редактор рубрики «Красота».

Сердце тяжело колотится. Прежде чем познакомиться с Диком Давенпортом, я пытаюсь составить о нем представление. Издалека смотрится неплохо — высокий брюнет в спортивном пиджаке, правда, подозрительно смахивает на пай-мальчика… Люсинда выглядит как пугало, которое забыли набить соломой. Из-под микромини торчат тощие ноги.

— А она вообще ест?

— Хм. Не уверен. Не очень-то приятное зрелище, а?

— Некоторым, похоже, нравится, — усмехаюсь я, делая большой глоток шампанского.

— Только не говори, что ревнуешь.

Я стреляю в него убийственным взглядом. Билли отлично знает, что я не ревную к доходягам. Я завидую только отличному мышечному тонусу и минимуму целлюлита (женщина на то и женщина, чтобы иметь чуточку мяса).

Мы подходим к увлеченной беседой парочке; Дик Давенпорт поднимает глаза и улыбается. Приятная улыбка, ровные зубы, нос немного кривоват, но это ничего. На ногах — мокасины с кисточками. Черт. Ненавижу такую обувь, она для дошкольников. Лейла, не будь занудой, смотри на вещи проще.

Люсинда даже не удостоила меня взглядом, вроде я пустое место, пока Билли не произнес:

— Люсинда, позволь представить тебе Лейлу. Дик, Лейла.

— Очень приятно. — Дик пожимает мне руку. У него теплая, сухая рука. Красивые ногти, хорошая форма, пристойная длина.

На губах Люсинды мелькает подобие улыбки, голова еле заметно склоняется в знак приветствия.

Ты кого из себя строишь, королеву Елизавету? Терпеть не могу скромных стерв и всегда стараюсь обратить всеобщее внимание на их скромную стервозность. Излучая дружелюбие, я протягиваю руку и бодро выдаю:

— Привет, Люсинда, рада познакомиться! Я в восторге от разворота в вашем февральском номере.

Энергично сжимаю и трясу ее холодную, влажную, вялую ладонь.

— Извините, — она выдергивает руку, будто я прокаженная. — У меня закончилось шампанское.

— Я с тобой, — вызывается Билли, и они уходят вдвоем.

Оч-чень тонкий ход.

Дик, Дик, Дик. Ну зачем эти кисточки? Зачем?

— Приятно слышать, что ты читаешь журнал Люсинды, — улыбается Дик.

— На самом деле не читаю, — признаюсь я после глотка шампанского. Увидев, как меняется лицо Дика, понимаю, что дала маху, и спешу исправиться: — Я имела в виду февральский номер.

— Я пришлю экземпляр.

— Спасибо, — киваю я, скромно потягивая шампанское, хотя сейчас предпочла бы валиум, чтобы успокоиться и не заботиться о впечатлении, которое я произвожу на какого-то Дика Давенпорта. Я дергаюсь, сижу как на иголках, а все почему? Потому, что этот в меру симпатичный мужик в детских мокасинах холост?

— Чем занимаешься? — интересуется Дик.

Оригинал!

— Я повар.

— Правда? Шеф-повар? — Обычная реакция человека, который никогда не работал в ресторане.

— Нет, просто повар. Это не одно и то же.

В который раз я уже произношу эту речь?

— Шеф — это и есть шеф, он командует парадом, он за все отвечает. А я так, мелкая сошка.

— А что готовишь?

— Пока ничего особенного. Я специалист по салатам. Салатница, так сказать.

Дик смеется:

— Салатница? Здорово!

— Сооружение салатов — скорее архитектура, чем кулинария. Воздвигаешь стройные здания из зелени так, чтобы они не развалились по пути к клиенту.