Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В основном всё же здесь, в Предвечном Королевстве, формируя вокруг вас, Николас, что-то вроде кокона, — перевел он взгляд на Высокого лорда за секунду до того, как тот пронзил его требующим немедленных объяснений взглядом. — И именно поэтому, — спокойно встретив пронизывающий его насквозь взгляд хозяина замка, продолжал Илберт Смартис, — после долгих размышлений я решил, что вы всё же — скорее, так сказать, главная жертвенная муха, чем паук.
— Муха? — оторопело переспросил Николас и с искренним смехом признался: — Я вроде как должен был бы сейчас испытать облегчение, но мне почему-то обидно! Почему муха⁈
— Не просто муха, а «главная и жертвенная»! — со смешком напомнила Вивиан.
— Ваше Высочество, как муху не обзови, обиднее от этого ей уже не станет! — насмешливо парировал Высокий лорд.
— Так я не обидеть вас хотела, а нао… — начала было оправдаться Вивиан, но увидев откровенно смеющиеся над ней карие глаза, замолчала. И улыбнулась.
— Её Высочество, права, — усмехнулся Илберт. — Обратив ваше внимание, Николас, на то, что вы не просто муха, а главная и жертвенная. Потому как, по моему мнению, для нашего паука все, кто в данный момент находится в поле зрения его внимания — мухи в его паутине. В паутине, которую он плёл очень долго и кропотливо. Настолько долго и кропотливо, что я даже не совсем понимаю, почему он решил действовать именно сейчас. Возможно, дело в девушках, которых мы сюда, как вы выразились Николас, нагнали. Возможно, время подошло. Возможно, что-то ещё. Хотя, возможно, также и то, что плевать наш паук хотел на этот отбор. И что у него свои планы. Вот только кроме паука — есть ещё и тот, кому позарез нужен дар Высокого лорда…
— Подождите, Илберт, вы меня потеряли, — перебил повествование главного дознавателя Николас. — Вы хотите сказать, что это не одно и то же лицо?
— Не хочу сказать, а прямо это говорю, — поправил барон. — И да, я совершенно в этом уверен.
— И на чём же основывается ваша уверенность? — поинтересовался Николас, который чем дальше, тем больше запутывался в хитросплетениях доводов и предположений главного дознавателя.
— Прежде всего, на вашей неуязвимости. Вы ведь тоже, надеюсь, не думаете, что неуязвимостью вас обеспечил круг Камней Пророчеств? — поинтересовался Илберт.
— Честно говоря, о том, что я, оказывается, неуязвим, я вообще ещё не думал, — признался Николас. — Да и когда мне было думать? Если и о неуязвимости и о том, что кто там обращался за пророчеством к Кругу, я буквально несколько минут назад узнал от вас.
— Так, а тут и думать не о чем, Ваше Высокосветлость! Поверьте мне, Круг Пророчеств к вашей неуязвимости не имеет абсолютно никакого отношения! — уверенно объявил желавший похвастаться глубиной своих знаний Силли Фарнел. — Уже только потому, что духи камней Пророчеств, в принципе, не способны влиять на события материального мира. Только разве что посредством своих пророчеств, да и то они никогда не говорят наверняка. Они показывают лишь возможные варианты событий. И при этом этих вариантов так много и они сменяют друг друга с такой скоростью, что непосвященному человеку не удаётся уловить в этом потоке наиболее гармоничную для развития событий вероятность. Хотя дело, скорее в том, что любому человеку наиболее гармоничным кажется именно наиболее благоприятное для него развитие событий. Именно поэтому, к слову, путь к кругу Камней Пророчеств и недоступен для всех желающих, а открыт только для Смотрителей или, как их ещё называют, Посвященных Двенадцати.
Глава 7
Илберт Смартис с трудом сдержал смешок: Фарнел с таким видом сообщил всем, в том числе и Великому лорду, известную информацию, словно это была, как минимум, информация из тайного архива всех тех же Посвященных Двенадцати.
Сдержали смешок и все остальные. Силли Фарнел был не только финансовым гением, но и ходячей энциклопедией знаний. При всем это он, однако, так редко общался с живыми людьми, что понятия не имел, какая из доступной ему информации известна практически всем и каждому, а какая — только ему одному.
Он и журналы мальчишке поручил-то в основном для того, чтобы заставить его окунуться в совершенно чуждый ему мир совершенно непохожих на него людей и тем самым заставить его пытливый мозг заинтересоваться — нет, не миром светских тусовок, гламурных гризеток и секса (на это Илберт даже и близко не рассчитывал, поскольку слишком хорошо знал своего протеже), а феноменом отличия. С виду грозный, но по-отцовски привязанный к каждому члену своей команды барон надеялся, что, таким образом, сможет подвигнуть молодого человека проявить хоть какой-нибудь, пусть и научно-исследовательский, но всё же интерес к изучению мира не просто живых людей (что уже было бы неплохо), но своих сверстников.
Впрочем, и выгоду свою барон тоже не упустил. Поручи он журналы Эльжбете и та могла бы так увлечься их содержимым, что, как говорится, не заметила бы за лесом, деревья. Что же касается Фарнела, то он, в прямом смысле слова, разложит содержимое журналов на буквы, но отыщет все до единого отличия одной копии от другой, если таковые там есть.
Информация, озвученная парнишкой дознавателем, была известна и Николасу. Точнее, когда-то была известна. За годы практически ежедневных сражений с хримтурсами и не практически, а на сей раз, уже однозначно ежедневной демоновой уймы государственных дел, многие из вложенных в него учителями знаний, успели в значительной мере выветриться из памяти. Он мог бы, конечно, иронично фыркнуть и заявить: что о Посвященных Двенадцати он знает даже больше некоторых. И никто бы не усомнился в его словах. Но зачем? Чтобы самоутвердиться, унизив желавшего услужить ему паренька? Поэтому, просто кивнув Фарнелу, он обратился к главному дознавателю:
— И кто же, по-вашему, меня оберегает, Илберт? Уж, не хримтурсы, ли? — насмешливо поинтересовался он.
И очень удивился, услышав в ответ.
— В точку, Ваша Высокосветлость! — объявили ему. — Именно хримтурсы.
— Но это… — Николас был настолько не согласен с заявлением главного дознавателя, что даже слов не мог подобрать от возмущения.
— Оскорбительное, абсурдное, нелепое и так далее заявление? — подсказал Илберт и поспешил заверить. — Целиком с вами согласен. Точнее, был бы согласен. Будь я