Она метнула на него испепеляющий взгляд.

— А как вы думали, что они охраняют? Мою благосклонность?

Такая мысль приходила ему в голову, хотя, по-видимому, высказывать ее было еще не время. Против этой мысли говорило лишь то, что с момента его появления она спала одна.

— Ведь вы как раз так и думали, правда? Я могла бы догадаться, ожидать этого от такого человека, как вы!

— Как я?

— Едва ли такой отъявленный распутник поймет это иначе. — Ее голос обжигал презрением.

— Вы ничего об этом не знаете.

— Я знаю достаточно. Вы человек, опытный в любви, и разбираетесь в женщинах. Для вас это все игра, большая охота — приятные минуты, хитрые уловки, сорванные поцелуи и дерзкие ласки. Но даже от таких людей, как вы, есть польза. Если бы вы не были ранены и ослаблены, я бы позволила вам научить…

Она запнулась, ужаснувшись тому, что едва не произнесла.

Он повернул голову и глянул на нее через плечо, грудь его вдруг напряглась совсем не от повязки, которую она накладывала.

— Вы бы что?

Ее широко открытые глаза встретили его взгляд, и густой румянец залил ее лицо до самых корней волос. Она склонилась к своей работе, но пальцы у нее дрожали. — Ничего.

— Не думаю, что мне следует этому верить.

— Я… я была раздражена и не подумала. Давайте забудем об этом.

— Вы собирались говорить о какой-то услуге, которую я мог бы оказать вам, если бы был в состоянии. Разве нет?

— Нет! — воскликнула она, пораженная его проницательностью.

— А я думаю, что да. Мне доставила бы огромное удовольствие возможность как-то отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. Скажите же, как?

Кровотечение не было опасным; повязка, которую она наложила, видимо, остановила его. Она снова забинтовала его и подоткнула концы ткани, потом отстранилась, собираясь вставать.

— Не нужно никакой благодарности.

Его пальцы мягко и решительно сомкнулись на ее запястье.

— Это нужно мне. Говорите.

Его тихий чарующий голос как будто проникал в самую глубину ее души. Взгляд серых глаз завораживал, добиваясь ответа. Решительность, с которой он удерживал ее, возбудила в ней трепетное предчувствие и

смутное волнение. Она поняла, что ей хочется довериться ему; казалось, что это так важно. Она облизнула губы.

— Я просто думала, вот, я все время под надзором, меня так неусыпно стерегут. Иногда мне безумно хочется освободиться от этого. И, мне кажется, такое пристальное наблюдение не потребовалось бы, если бы я больше не была… девственницей.

Догадываться, что она имеет в виду, — это было одно, но услышать это — совсем другое. Он долго не мог вздохнуть, утратил способность соображать и наконец выдавил из себя:

— Вы понимаете, что вы говорите?

— Да. И понимаю, что это невозможно.

— Ошибаетесь. Нет никаких препятствий, по крайней мере, с моей точки зрения.

У нее заколотилось сердце.

— Вы хотите сказать, что были бы способны на это.

— Для этого не требуется особой силы, — мягко заметил он.

Она сглотнула тугой ком, как будто застрявший у нее в горле.

— Понятно.

— Все, что требуется, — желание, время и уединение, и еще немного решительности.

— А если бы все это было, вы бы согласились?

Необходимость спрашивать была унизительной. Почему же она не подумала заранее, как это будет? Потому что на самом деле она никогда не рассчитывала обсуждать эту тему. Она могла отказаться от своих слов, могла сказать, что передумала, но что-то внутри нее не позволяло ей пойти на попятный. Стремление узнать, что он сделает, что он скажет, было слишком сильным.

Рейс смотрел на нее со страхом и надеждой и смутным отвращением к самому себе. Он ощущал быстрое неровное биение пульса у нее на запястье, и вызвавшее его смятение чувств тревожило и возбуждало его. Отказаться от этой неожиданной возможности было немыслимо; она слишком хорошо подходила для его целей, чтобы пренебречь ею, даже если бы предложение не было таким невероятно соблазнительным. Впервые он получил бы вознаграждение за дурную славу, которой так усердно добивался. Однако он был не настолько бессовестным, чтобы обмануть свою благодетельницу и не попытаться образумить ее, объяснив, чего ей это может стоить.

— Вы уверены, что хотите этого?

Сомнение, которое она уловила в его голосе, вызвало в ней волну раздражения, особенно оттого, что он верно угадал ее чувства.

— Конечно, не уверена, — отрезала она. — Какая женщина вообще может быть уверена в такой ситуации? Но Бретоны зашли слишком далеко. Нельзя же бросаться на каждого, кто мне улыбнется. Надо что-то делать.

— Похоже, что так.

Она постаралась вложить в свои слова убежденность, которой не чувствовала.

— Я не из тех жеманных монастырских барышень, которые готовы подразнить и сбежать; все это совершенно другое. Но если вы не захотите ввязываться, это, разумеется, ваше право.

Он быстро остановил ее:

— Я так не говорил.

Если… если бы мы договорились, это не повлекло бы никаких обязательств. Я больше ничего не потребую, уверяю вас. Вам нечего опасаться, что мне захочется заставить вас отвечать за последствия или попытаться каким-то образом связать вас.

— В самом деле? — Намек на то, что он нужен ей только для намеченной цели, привел его в замешательство. Прежде именно он всегда давал ясно понять, что не будет считать себя связанным. Такая смена ролей могла бы нанести удар его самолюбию, если бы не комизм ситуации.

— Ничего смешного, — проговорила она сквозь зубы, заметив в его глазах удовольствие.

— Да-да, — согласился он полным обещания голосом. — Просто интересно. Не могу припомнить, когда я был так увлечен или так польщен. Сherie, я бесспорно к вашим услугам. Располагайте мной, как хотите.

Предложение было необычайно щедрым, она прекрасно это сознавала и была немало поражена таким великодушием. Она в сомнении смотрела на него.

— Я не хотела бы воспользоваться вашей слабостью.

— Я прошу вас сделать это.

— И мне было бы неприятно думать, что я могла бы причинить вам вред.

Он напряг мышцы лица, чтобы сохранить серьезное выражение.

— Будьте уверены, я от этого даже не вздрогну.

— Она понизила голос почти до шепота:

— Говорят, женщине бывает больно.

— Есть способы уменьшить эту боль, и я ручаюсь, что использую их и покажу вам путь к наслаждению.