– Неужели, сьер?

– Да-да! Моим наставником был мастер Гербольд, и многие десятки лет мне казалось, что он не умрет никогда. Год за годом, год за годом, и все это время я читал. Пожалуй, немногим удалось прочесть столько! Начал я, как все юноши, с книг, доставлявших удовольствие. Со временем выяснилось, что большую часть моего времени отнимают поиски таковых. Тогда я разработал для себя план и в соответствии с ним принялся прослеживать развитие абстрактных наук – от начала знания до настоящего времени. В конце концов я исчерпал даже это и принялся за огромный эбеновый шкаф, стоящий посреди зала, который триста лет собирали к возвращению автарха Сульпиция… и который, как следствие, так и не дождался посетителей. Я прочел собранное там от начала до конца за пятнадцать лет. Успевал закончить по две книги в день!

– Поразительно, сьер! – пробормотал за моей спиной Киби, явно слышавший эту историю далеко не в первый раз.

– А потом нежданно-негаданно, как снег на голову, умер мастер Гербольд. Тридцатью годами раньше я в силу природной склонности, образования, опыта, молодости, семейных связей и личных амбиций был бы идеальным кандидатом на его место. Когда же я и в самом деле занял сей пост, нельзя было найти никого менее для него подходящего! Я ждал так долго, что не знал ничего, кроме ожидания, и тяжкий груз никчемных фактов задушил мой разум. Но я заставил себя принять назначение и провел невероятное количество времени, вспоминая планы и максимы, разработанные мной к вступлению в эту должность много лет назад…

Умолкнув, он вновь углубился в себя. Сознание старика показалось мне еще более темным и обширным, чем хранимая им библиотека.

– Но старая привычка к чтению по-прежнему не давала мне покоя. Я проводил за книгами дни и даже недели, вместо того чтобы управлять тем, что возглавил. А затем – внезапно, словно бой часов – ко мне, оттеснив старую, пришла новая страсть. Ты уже догадываешься, о чем я говорю?

Я сознался, что нет.

– Я читал – или, по крайней мере, полагал, будто читаю – сидя у того стрельчатого окна на сорок девятом этаже, что выходит на… Надо же, забыл. Киби, куда выходит это окно?

– В сад обойщиков, сьер.

– Да, припоминаю: такой маленький, зеленый садик – по-моему, они сушат там розмарин, которым набивают подушки мебели… Словом, я просидел у этого окна несколько страж и вдруг обнаружил, что вовсе не читаю. Некоторое время я просто не мог понять, что делал до этого. Пытаясь облечь это в слова, я вспоминал лишь определенные запахи, ощущения и цвета, не имевшие, казалось бы, никакого отношения к обсуждавшимся в моей книге вопросам. Наконец я осознал, что не читал книгу – я наблюдал ее, как обычный физический объект. Воспоминания о красном шли от красной ленты, пришитой к корешку для того, чтобы закладывать нужную страницу. Шероховатость, ощущаемая пальцами, – от шероховатой бумаги, на которой был напечатан том. А запах был запахом старой кожи вкупе с почти выветрившимся ароматом переплетного клея. Вот тогда-то я, впервые увидев книгу саму по себе, понял, что есть забота о книге.

Рука его сильнее сжала мое плечо.

– У нас здесь имеются книги, переплетенные в кожу ехидн, кракенов и животных, вымерших так давно, что следы их существования дошли до ученых нашего времени лишь в виде окаменелостей. Есть книги в переплетах из совершенно неизвестных нам металлических сплавов и книги, переплеты которых сплошь усыпаны драгоценными камнями. Есть книги в футлярах из ароматической древесины, попавшей к нам сквозь неизмеримые пространства, разделяющие миры, – и книги эти драгоценны вдвойне, ибо никто на всей Урд не может прочесть их.

– У нас есть книги, отпечатанные на бумаге, изготовленной из растений, выделяющих необычные алкалоиды, отчего читателем, переворачивающим страницы, вдруг овладевают причудливые фантазии и видения. Есть книги, отпечатанные не на бумаге, но на тончайших пластинах белого нефрита, слоновой кости и перламутра или же на листьях неизвестных растений. Есть и книги, с виду на книги не похожие вовсе, – свитки, таблички и прочие записи на сотнях всевозможных материалов. Здесь есть – хотя я уже не вспомню, где именно он лежит, – хрустальный куб размером с твой ноготь, содержащий книг больше, чем собрано во всей библиотеке. Какая-нибудь шлюха могла бы украсить им ухо, как серьгой, – но во всем мире недостало бы томов, чтобы адекватно украсить другое! И вот, осознав все это, я посвятил жизнь заботе о книгах.

– Семь лет занимался я этим, и тут, стоило нам решить явные и косвенные проблемы, связанные с хранением, и вплотную подойти к началу первой со времен основания библиотеки генеральной ревизии фондов, глаза мои истаяли, точно свеча. Тот, кто вверил моему попечению все эти книги, ослепил меня, чтобы я понимал, кто печется о самих попечителях…

– Если вы не можете прочесть письма, сьер, – сказал я, – я буду рад прочесть его вам вслух.

– Верно, – пробормотал мастер Ультан, – я и забыл… Киби прочтет – он хорошо читает. Возьми, Киби.

Я вызвался держать канделябр, а Киби развернул хрустящий пергамент, торжественно, точно воззвание, поднял его и начал читать для нас троих, стоявших в крохотном круге света среди огромного скопища книг:

– «От Гюрло, мастера Ордена Взыскующих Истины и Покаяния…»

– Что? – удивился мастер Ультан. – Так ты – палач, юноша?

Я ответил, что да. Воцарилась тишина, затянувшаяся настолько, что Киби принялся было читать снова:

– «От Гюрло, мастера Ордена Взыскующих…»

– Подожди, – велел мастер Ультан.

Киби снова умолк, а я продолжал стоять с канделябром в руках и чувствовал, как к щекам моим приливает кровь. Наконец мастер Ультан заговорил, и голос его звучал так же ровно и обыденно, как в тот раз, когда он сообщил мне, что Киби хорошо читает.

– Не припоминаю, чтобы я имел какое-либо отношение к вашей гильдии. Впрочем… Ты, безусловно, знаком с нашим методом пополнения рядов?

Я признался, что незнаком.

– В каждой библиотеке, согласно древним заповедям, имеется особый зал для детей. В нем собраны книги с яркими картинками, какие нравятся детям, и некоторые простенькие повествования о чудесах и приключениях. Дети посещают эти залы во множестве, но ни для кого не представляют интереса, пока не выходят за их пределы.

Тут он запнулся, и, хоть лицо его не выражало ничего особенного, у меня создалось впечатление, будто он опасается, как бы не причинить боли Киби.

– Однако порой библиотекари замечают ребенка, все еще в нежном возрасте, который мало-помалу выбирается за пределы детского зала и вскоре забрасывает его совсем. Такое дитя в конце концов обнаруживает на одной низкой, но неприметной полке «Золотую Книгу». Ты никогда не видел этой книги и уже не увидишь, так как вышел из возраста, коему она соответствует.

– Прекрасная, должно быть, книга, – заметил я.

– Воистину так. Если меня не подводит память, переплет ее – из черного клееного холста, должным образом поблекшего на сгибах. Несколько тетрадок вываливаются из блока, несколько гравюр вырвано, но это удивительно красивая книга. Ах, если б я мог найти ее снова… хотя теперь книги для меня закрыты.