святыни{143}. Соединенные Ярославичи отплатили Всеславу страшным опустошением его собственных владений и поражением его самого на берегах Немизы, или Немана, которого берега прослыли оттого кровавыми в народе{144}. Желая избавиться и от другого исключенного князя, Ярославичи, подобно греческому правителю Корсуня, прибегли также к лукавству: они призвали к себе Всеслава под клятвою не делать ему никакого зла, нарушили эту клятву, схватили доверчивого князя, отвезли в Киев и заключили в темницу{145}. Но коварство не помогло: исключенные князья множились все более и более.

По смерти Вячеслава Смоленского и переведенного на его место Игоря остались сыновья, которые не могли быть сонаследниками с дядьями и потому должны были оружием отыскивать владения на Руси. Скоро на помощь обделенным князьям является дикая орда кочевников, которая вписала имя свое в наших летописях тем, что участвовала во всех усобицах Русской земли, опустошая ее под знаменами враждующих князей: я говорю о половцах. Этот бич Божий за грехи народа, по выражению летописца{146}, явился в русских пределах еще в 1055 году. Тогда Всеволод Переяславский, вероятно дарами, успел отвратить их от своей области{147}, но ненадолго: в 1060 они явились снова, разбили Всеволода, опустошили страну{148}; в 1068 Ярославичи должны были соединить свои полки для отражения варваров. Но недавнее клятвопреступление против Всеслава требовало казни, говорит летописец{149}, и Ярославичи были наголову разбиты половцами на Альте.

Изяслав явился беглецом в Киев, к ужасу и негодованию граждан, которые считали обязанностию доброго князя умирать за людей, вверившихся его защите. Собралось вече: решили идти просить у князя оружия и коней, чтоб выступить одним против врагов. Согласиться на такое требование значило отказаться от главной своей обязанности и вместе с тем, след., от своих прав, потерять свое значение. Изяслав после долгих споров с киевлянами отверг их просьбу. Тогда народ решился добыть себе князя, который бы мог защищать его, и что предвидели некоторые из думцев Изяславовых, то исполнилось: народ освободил Всеслава из темницы и провозгласил его князем. Изяслав не смел отважиться на борьбу с соперником и убежал в Польшу. Сокровища казны его были разграблены ожесточенным народом{150}. Таким образом, чего князь полоцкий не мог никак достигнуть, будучи свободным, того достиг он, сидя в заключении: «Дотронулся копьем до золотаго стола киевского и разшиб славу Ярослава»{151}. Но ненадолго. Ярославичи не могли равнодушно видеть Изяславова внука на старшем столе. Святославу Черниговскому удалось разбить половцев и выгнать их из пределов своего княжества, а между тем Изяслав приближался с польскими полками. Всеслав вышел было к нему навстречу к Белграду, но видел ясно, что ему нельзя с одними киевлянами бороться против Ярославича и Болеслава Польского, и потому ночью тайно, оставя стан киевлянам, бежал в свою вотчину — Полоцк.

В такой крайности покинутые князем киевляне созывают вече: решено было звать на помощь Ярославичей — Святослава и Всеволода с угрозою, что если братья не пойдут, то граждане в отчаянии зажгут город и уйдут в Грецию. Ярославичи обещали вооружиться против старшего брата, если он вздумает с ляхами сгубить стольный город отцовский, и в самом деле послали сказать Изяславу, что ему не для чего более идти с войском против Киева, что противник его Всеслав бежал и что они не допустят поступить дурно с киевлянами. Изяслав не захотел вооружить против себя братьев и потому, взяв с собою Болеслава и малый отряд поляков, пошел мирно к Киеву. Граждане последнего были успокоены заступничеством младших Ярославичей, но Изяслав отказался не вполне от мести. Прежде него приехал в Киев сын его Мстислав; главные вечники, виновники освобождения Всеславова, были убиты, другие ослеплены, вместе с виновными погибло много невинных. Народ молчал и с поклоном принял старого князя. Болеслав Смелый, по примеру одноименного прадеда своего, загостился в богатом Киеве, и русские принуждены были тайным убийством отделываться от его воинов, разведенных на кормление: тогда Болеслав должен был поспешить уходом в свою землю{152}.

Освободившись от поляков, Изяслав не показал себя таким незлобливым, каким величает его летописец{153}. Он пошел на Всеслава, выгнал его из отцовской области, которую отдал сперва сыну своему Мстиславу, а по смерти его — другому сыну, Святополку. Но изгнанный Всеслав, за которым в потомстве осталась слава необыкновенной быстроты, с какою перелетал он из одной области в другую{154}, не думал поддаваться Ярославичам: он явился внезапно пред Новгородом, был отражен тамошним князем Глебом Святославичем, но успел выгнать Святополка из Полоцка, хотя и был в том же году разбит другим Изяславичем, Ярополком{155}.

Посылая против Всеслава сыновей своих, Изяслав преследовал в Киеве его бывших приверженцев, действительных или мнимых. Эти люди находили убежище в Чернигове у Святослава. Так, св. Антоний, основатель Печерской обители, подвергнувшийся гневу в. князя как приятель Всеслава, был ночью взят и скрыт в Чернигове Святославом. Если бы даже Святослав сделал это единственно из любви и уважения к св. мужу, то Изяслав, с своей стороны, не мог не оскорбиться приязнию брата к человеку, в котором он видел врага своего. Как бы то ни было, несомненно только то. что между братьями началась распря{156} и что Изяслав вздумал наконец вступить в мирные сношения с князем полоцким, ибо Святослав, уговаривая Всеволода вооружиться на Изяслава, мог переиначить смысл сношений киевского князя со Всеславом, но не мог выдумать факта{157}.

Имеем право заключить также из приведенного случая с св. Антонием, что Изяслав принужден был вступить в связь с непримиримым врагом своим, видя недоброжелательство со стороны брата. Святослав, с своей стороны, видел в таком странном сближении явно враждебное для себя намерение и уговорил младшего брата Всеволода предупредить его. Изяслав был вторично изгнан из Киева, на этот раз уже родными братьями, из которых старший, Святослав, сел на главном столе, в Киеве.

Изгнанник Изяслав с семейством опять отправился в Польшу. Он предвидел, что не найдет уже в Болеславе помощника, и потому надеялся единственно на сокровища, вывезенные им из Киева; но поляки, взявши у него большую часть этих сокровищ, показали ему путь от себя, по выражению летописца{158}.

Тогда осмеянный Изяслав принужден был обратиться к верховному повелителю Польши, римско-германскому императору, и признал себя данником империи{159}. Но Генрих IV не мог думать об утверждении своей власти на востоке Европы,