Из всех дней недели я больше всего любил среду. В этот день мы занимались лечением детей в местном приюте для сирот. Мы с Роном загружали в джип медицинское оборудование, лекарства и ехали в соседнюю деревню, где располагался детский приют. Вьетконговцы часто просачивались вглубь контролируемой морпехами территории, но хотя на окраине Дананга время от времени убивали американцев, нас не трогали – знали, что мы исполняем гуманитарную миссию. Переводчиком у нас была медсестра, вьетнамская девушка по прозвищу Бик, католичка из Северного Вьетнама, бежавшая на юг после краха французской колониальной системы в 1954 году. (Католики воевали тогда на стороне французов, надеясь получить некоторую автономию.) Она одинаково презирала всех – и американцев, и вьетнамцев.

Обычно я давал подробные инструкции, как принимать то или иное лекарство, и просил ее все объяснить пациенту, а она вместо перевода бормотала что-то невразумительное, зато в других случаях могла трепаться часами. Мы имели дело со всем что угодно, – от беременности до сыпи и укусов насекомыми, хотя иногда попадались серьезные раны и переломы. Но от войны никуда не деться: обнаружив, что выданные нами лекарства попадают из приюта прямо в руки вьетконговцев, мы перешли от таблеток к инъекциям.

За все время службы во Вьетнаме интереснее всего мне было работать именно в приюте. Я обнаружил, что иногда элементарная гигиена и мыло могут улучшить качество жизни пациента с не меньшим успехом, чем современные лекарства. Дети были сообразительными, бесхитростными и пытливыми, и поскольку мы приезжали регулярно, каждую неделю, легко с ними подружились.

Я старался использовать все свои знания, чтобы сделать что-нибудь хорошее. И я решил: если мне повезет, я выживу и вернусь домой, то непременно поступлю в университет, получу медицинское образование, стану врачом и буду работать в развивающихся странах. Тогда, в 1968 году, в хижине на окраине Дананга, все это казалось мне почти несбыточной мечтой. Но Рон Надель убедил меня, что иногда мечты сбываются…

Работая в клинике, я вспоминал и о своем старом увлечении парусным спортом. В один прекрасный день один морпех пришел к нам с просьбой удалить татуировки, а ему отказали, потому что в зоне боевых действий запрещено проводить неэкстренные операции. И тогда он рассказал мне свою грустную историю. После шести месяцев службы во Вьетнаме военнослужащим ВМС было положено два недельных отпуска. Свой первый отпуск, подобно многим другим морпехам, он решил провести в Бангкоке.

Как и большинство из них, по приезде он тут же напился в стельку и проснулся на следующее утро счастливым обладателем трех новых для себя вещей: похмелья, молодой девушки и татуировки «Мария» на пальцах обеих рук.

Свой второй недельный отпуск, на который он имел полное право, морпех собирался провести на Гавайях и встретиться там с женой. И конечно же, ее звали не Марией. В рассказе этого моряка было что-то такое простодушное и одновременно трагическое, что я решил ему помочь. После окончания смены в клинике я сделал то, что сейчас называется трансплантацией кожи, пересадив кожу с бедра на вытатуированные места. Через несколько недель стало видно, что не только трансплантация прошла успешно, но у него появились и весьма впечатляющие боевые шрамы, которыми можно похвастаться перед женой.

Работая в управлении порта Дананга, мой пациент имел доступ к самым различным малым судам и предложил в качестве оплаты операции поплавать на моторной лодке и паруснике с корпусом из стекловолокна – шверботом с алюминиевыми мачтами и двумя парусами. Однажды в выходной, когда делать было особенно нечего, мы с Роном вышли на моторке из бухты Дананг, обогнули Обезьянью гору и поплыли вдоль берега. Странное это было чувство – раскачиваться в океанских волнах на небольшом катере посреди театра боевых действий. Как же это было здорово – в открытом море, вдали от войны, страшных ранений, страдающих от боли людей… С тех пор я всегда отправлялся в море, когда нужно было пошевелить мозгами и вообще встряхнуться.

Мне хотелось походить в море на паруснике. Но чтобы заполучить в свое распоряжение яхту, нужен был человек, способный благополучно вывести яхту за линию прибоя и обратно. Никто из моих приятелей-морпехов этого не умел. Тогда я стал сам себе инструктором, посчитав, что научиться управлять яхтой не так уж сложно. Каждый раз мы с моей разношерстной командой уходили все дальше и дальше от берега. Поблизости была авиабаза, и наши вертолетчики часто развлекались, сбрасывая на нас дымовые шашки, а то и небольшие гранаты.

Когда не было сильного ветра, мы пробовали ловить рыбу самодельной снастью из подручных хирургических материалов. Однажды мы за что-то зацепились, и наше примитивное приспособление повело в сторону, а лодка начала раскачиваться. Оказалось, что мы серьезно влипли: нашим «мотором» была восьмифутовая чернорылая акула-мако, известная своей высокой скоростью и маневренностью. На наше счастье, вьетнамские рыбаки, бывшие недалеко, подплыли к нам и предложили рыбу и снасти в обмен на нашу леску и попавшую на крючок трепыхающуюся акулу. Мы согласились. Перебросили леску рыбакам и стали смотреть, как они на четырех плоскодонках с трудом вытаскивали акулу.

Даже в зоне боевых действий любопытство часто оказывается сильнее страха. Побережье Вьетнама необычайно красиво, в маленьких бухточках, среди скал к самой воде спускается буйная растительность. Рядом с пляжем часто можно увидеть деревянные пагоды – ступенчатые пирамидальные строения, служащие местом поклонения или усыпальницами, обычно украшенные красивой резьбой. Мы хотели осмотреть все укромные уголки под Обезьяньей горой. Отправляясь в короткие походы, мои ребята брали свои M16. Не раз на фоне безмятежного пейзажа гремели выстрелы вьетконговцев. Морские пехотинцы вели ответный огонь, и мы стремительно уходили прочь, стараясь затаиться в нашей стеклопластиковой лодке.

Отмучившись во Вьетнаме шесть месяцев, я заслужил право на свой первый отпуск. Я много читал о красотах Австралии и потому выбрал Сидней. Вырваться из зоны войны и всего через несколько часов оказаться в нормальной обстановке, сидя с чашкой кофе в отеле и слушая по радио знакомые шлягеры одной из популярных американских рок-групп, – от всего этого голова просто шла кругом. Мне казалось, что я вышел из машины времени. Первым же утром я отправился на пляж. Не успел я пройти и двух кварталов, как увидел симпатичную девушку, идущую мне навстречу с двумя пакетами продуктов. Когда я проходил мимо, она уронила пакеты, и их содержимое вывалилось на тротуар. Помогая ей собрать все это, я спросил, где самый лучший пляж для серфинга. Примерно в полумили отсюда – пляж Бронте, ответила она, добавив, что ее зовут Барбара. Мы еще немножко поболтали, а потом я отправился на море. Но, похоже, мы друг другу понравились, и Барбара дала мне свой номер телефона.

В тот день были очень большие волны, и мало кто отваживался на них покататься. Но я накопил во Вьетнаме огромный опыт серфинга и даже пятиметровые волны меня не пугали. Наслаждаясь морем, я вдруг заметил толпу на пляже. Люди с тревогой указывали на что-то, недалеко от меня: там девушка боролась с сильным течением. Я подплыл к ней и помог ей выбраться на берег. Ребята-спасатели поражались, что американец не только плавал на их пляже в такие волны, но еще и спас тонущего человека. Они пригласили меня в свой клуб и сделали почетным членом. В тот вечер я вместе с ними на полную катушку отрывался в местных барах. А потом позвонил Барбаре, с которой познакомился на улице. Мы встретились той же ночью и оставались вместе до конца недели. Когда настало время возвращаться во Вьетнам, мы договорились увидеться снова, а пока переписываться. Через три месяца мне был положен второй отпуск, и по совету одного их наших врачей я поехал в Гонконг. Чтобы сделать мне сюрприз, он забронировал номер люкс в отеле «Пенинсула», где должна была остановиться и Барбара по пути в Европу. Встретив меня в отеле, она была потрясена роскошным номером, который обслуживали аж три человека!